Мертвая зыбь - Юхан Теорин (2015)

– Да… скорее всего, да. Почти наверняка. – Она залпом допила воду. – То есть когда я его увидела, у меня и сомнений не было, а теперь… теперь – не знаю. – Она взяла себя в руки и посмотрела на полицейского. – Столько лет прошло. Есть такие вещи… думаешь, никогда не забудешь, а проходит время, и…

– Я бы хотел на него глянуть, – буднично сказал Леннарт Хенрикссон.

– Конечно, почему бы нет… – Она, собственно, не знала, как среагирует Герлоф на вмешательство полиции… ну и что? Йенс ее сын. – Вы думаете, это важно? Может куда-то привести… я имею в виду, поможет узнать хоть что-то?

– Излишне надеяться не стоит. – Он отправил в рот последний ломтик помидора из тарелки с салатом. – Значит, Герлоф на старости лет подался в частные сыщики?

– Частный сыщик Герлоф Давидссон… возможно. – От того, что она говорила на эту полузапретную тему не с Герлофом, а с посторонним человеком, Юлия почувствовала странную свободу. – У него целый букет теорий…. Или как это называют в полиции? Версий? Гипотез? По правде говоря, я не знаю, что он напридумывал. Сандалик, как он говорит, послали ему по почте. Отправитель не указан. Он что-то рассказывал про человека по фамилии Кант, который…

– Кант? – обеспокоенно перебил Леннарт. – Он сказал – Нильс Кант?

– Да. Говорят, он жил когда-то в Стенвике, но когда я родилась, его уже не было. Я утром была на кладбище, и…

– Да, его могила на погосте за марнесской церковью.

– Я видела надгробный камень, – кивнула Юлия.

Леннарт насупился, не отводя глаз от пивного стакана. Вид у него был очень усталый.

– Нильс Кант… Нильс Кант отказывается умирать.

Эланд, май 1945 года

Жарко и сонно в альваре. Большая зеленая с металлическим отливом муха, полетав немного из стороны в сторону, осторожно садится на середину ладони. Прозрачные крылья ее замирают, тонкие ножки подрагивают – при малейшей опасности взлетит, только ее и видели. Но опасности нет – ладонь неподвижна.

Нильс Кант с ружьем наперевес смотрит на помойную муху на руке немецкого солдата. Солдат лежит на спине, голова чуть повернута – может показаться, что он с детским удивлением смотрит на сидящую у него на ладони муху. Плечо и шея – сплошная кровавая рана. Так бывает, когда стреляют из дробовика с близкого расстояния. На грязном солдатском кителе кровь уже запеклась.

Нильс переводит дыхание и прислушивается.

Раньше хоть муха жужжала, а теперь – полная тишина. Тихо в альваре. Даже жужжания не слышно. Выстрел, конечно, слышен издалека, но Нильс почти уверен – никто не слышал. Поблизости никаких дорог нет, а люди в альвар без особой нужды не ходят. Он спокоен.

Он очень спокоен. После шального, нечаянного выстрела, уложившего первого немца, он сразу успокоился. Словно чья-то невидимая рука легла ему на плечо – ты здесь главный, Нильс. Тебе нечего бояться.

Дрожь в пальцах сразу исчезла, и когда Нильс навел прицел на второго, он был спокойнее и увереннее, чем когда-либо. Если все это похоже на войну, то война похожа на охоту на зайцев.

– Давай его сюда, – повторил Нильс.

Он протянул руку, и немец его понял – передал ему маленький сверкающий камешек. Нильс не глядя опустил его в задний карман и прицелился.

Немец беспомощно поднял руки – он понял, чем все это кончится, и открыл было рот, но Нильс вовсе не собирался выслушивать его непонятные тирады.

– Хайль Гитлер! – выкрикнул он и спустил курок.

Оглушительный грохот – и сразу тишина.

И вот они лежат здесь, оба под кустами можжевельника, один чуть навалился на другого. Муха доползла до кончика указательного пальца, расправила крылья и улетела. Нильс проводил ее взглядом.

Легонько пнул верхнего носком сапога – тело сползло вниз. Теперь они лежат правильно, рядком. Можно было бы уложить еще эффектнее, но и так сгодится.