Мертвая зыбь - Юхан Теорин (2015)

– Не знаю… слабо помню только вот что: свидетельство о смерти было выписано где-то в Южной Америке, документы пришли вместе с покойником, на одном из сухогрузов Мальма. На терминале в Боргхольме свидетельство даже прочитали, нашелся там кто-то, кто более или менее кумекал в испанском. Причина смерти – утопление, вот что там было написано. И тело пробыло в воде довольно долго, наверняка не особо приятное зрелище.

– А может, никто не хотел связываться с Верой Кант, вот и не стали открывать гроб, – задумчиво сказал Герлоф. – Всем хотелось поскорее похоронить Нильса Канта и жить дальше.

Аксельссон внимательно посмотрел на него и пожал плечами.

– Что ты меня-то спрашиваешь? – Он пристроил очередную фигурку в пруд. – Я его положил в землю, закопал и пошел домой. Сделал свою работу.

– Это я понимаю, Торстен.

Следующий кусочек картона нашел свое место на удивление быстро. Аксельссон удовлетворенно почмокал, потер руки и встал.

– Пора кофе пить, – сказал он и пошел к двери, но на пороге задержался и обернулся к Герлофу. – А ты сам-то как думаешь? Лежит Кант в своем гробу или нет?

– Ясное дело, лежит, – ответил Герлоф, не поднимая глаз от работы.

Герлоф вернулся в отделение в начале восьмого. Аксельссон поторопился – до вечернего кофе было еще полчаса. В марнесском доме престарелых все шло по расписанию.

Разговор с Аксельссоном удался, решил он для себя. Ему, по крайней мере, он дал очень много. Разве что чересчур уж он разговорился под конец, стал давить на Торстена, и тот, естественно, поспешил уйти… а очень может быть, в этом есть и свой резон: Торстену разговор явно запал в голову, и разговоры в коридорах заведения пойдут очень скоро, если уже не пошли. С чего бы Герлоф вдруг заинтересовался Кантом? Может, и не только в коридорах. Ко многим приходят родственники, так что новость эта вскоре покинет стены дома. Но ведь он этого и хотел – разворошить муравейник, глядишь, кто-то зашевелится.

Он тяжело опустился на кровать и взял утренний номер «Эландс Постен» – не было времени прочитать. Да и желания.

Самая большая новость – несчастный случай в Стенвике. С фотографиями Бенгта Нюберга – панорама каменоломни с наложенной стрелкой, указывающей, где произошло несчастье.

Значит, полиция в Боргхольме уверена – несчастный случай. Старый Адольфссон хотел передвинуть статую поближе к краю, поскользнулся и упал. Хотел удержаться, а вместо этого свалил изваяние на себя. Ничто не указывает на преступление.

Репортаж был на полстраницы, но Герлоф дальше читать не стал. Перелистал газету – обычные новости. Затянувшееся строительство в Лонгвике, пожар в амбаре под Лётторпом. Выживший из ума старик, ушедший в альвар, все еще не найден. Найдут, конечно, но ведь наверняка замерз, бедняга…

Герлоф сложил газету и положил назад на ночной столик. Взгляд его упал на кошелек Эрнста на столе. Открыл, посмотрел на пачку денег и такую же толстую, если не толще, пачку квитанций. Деньги пусть лежат, а на квитанции можно взглянуть и попристальнее.

В основном чеки из продуктовых магазинов в Марнесе и Лонгвике. Выписанные самим Эрнстом от руки копии квитанций от летней продажи своих изделий.

Герлоф искал свежие, двух-трехдневной давности. Но не нашел.

Зато в самом низу лежал входной билет в музей. Музей дерева в Рамнебю. На кусочке плотной бумаги красовалось изображение штабеля досок. Наискосок шел синий штемпель: 13 сент.

Герлоф положил билет на тумбочку. Остальные квитанции и чеки скрепил скрепкой и засунул в ящик стола. Подвинул к себе тетрадь, взял карандаш и, подумав, записал следующее:

Вера Кант улыбалась на похоронах сына.

И еще вот что:

Эрнст посетил пилораму Кантов в Рамнебю.

Вложил билет в тетрадь, захлопнул и сел. Ждал, когда принесут вечерний кофе. Привычки, привычки… чем старше становишься, тем важнее привычки. Привычки становятся ритуалами и заменяют жизнь.

13