Дом у озера - Кейт Мортон (2016)

– Знаешь, больше всего на свете я хотел бы остаться здесь, с тобой… Но кем я буду, если не поеду со всеми? Как ты будешь смотреть на меня, если я не выполню свой долг? Если человек не может принести пользу своей стране, ему лучше умереть!

Элеонор знала, что, как бы она ни уговаривала, Энтони не отступится, и это осознание жгло огнем. Чувствовалось во рту вкусом пепла.

– Обещай, что вернешься, – сказала она, обнимая мужа и прижимаясь к его груди, словно он был скалой в бушующем море.

– Конечно, вернусь. – Ни тени сомнения. – Меня ничто не остановит.

В день, когда Энтони уезжал, они дошли до вокзала и сидели вместе в вагоне, пока поезд заполнялся юными солдатами в новенькой военной форме. Энтони целовал Элеонор, и она подумала, что никуда его не отпустит, а потом раздался гудок паровоза и она оказалась на платформе, одна, а поезд уезжал все дальше и дальше. Элеонор вернулась домой. Там было тепло и тихо. В камине в библиотеке тлел огонь, совсем как когда они уходили.

Тишина оглушала.

На столе под окном стояла их фотография, и Элеонор попыталась убедить себя, что Энтони наверху или пошел к озеру и вот-вот вернется и окликнет ее… Вдруг стало ясно, какими невыносимо долгими будут предстоящие дни, недели, месяцы.

Слава богу, у нее есть Дебора, которая требовала внимания. Не так-то легко погрузиться в парализующий страх, когда на тебя смотрят большие доверчивые глаза, когда крошечный человечек хочет улыбаться и старается понять по маминому лицу, можно это делать или нет. Однако за веселым выражением лица, за всеми песенками, стишками и сказками Элеонор едва дышала. От каждого стука в дверь у нее замирало сердце. Узнав в деревне о смерти очередного солдата, она испытывала щемящую боль, а потом втайне радовалась, что это не Энтони. Облегчение при виде письма, а не телеграммы с черной каймой сразу улетучивалось, когда Элеонор смотрела на дату и понимала, что письмо отправили довольно давно, с тех пор всякое могло случиться.

Вначале по его письмам было невозможно понять, как обстоят дела на самом деле. Конечно, Энтони упоминал про обстрелы, про сбитые дирижабли… Так, мелкие происшествия, легкие неудобства. Впервые попав под немецкую газовую атаку, он писал, что это «произошло при самых идеальных обстоятельствах», ибо «предупредительные меры очень эффективны». Элеонор знала, что муж темнит, это успокаивало и злило одновременно.

Ему дали недельный отпуск, и Элеонор встретила его в Лондоне, вне себя от волнения. У нее все валилось из рук, она даже не открыла книгу, которую взяла почитать в поезд. Элеонор принарядилась, но потом ей стало стыдно: ведь это же Энтони, ее любимый, и озабоченность мелочами вроде того, какое платье лучше сидит, показывала, что она, Элеонор, не верит в их любовь.

Элеонор и Энтони встретились и заговорили одновременно: «Может, мы…», «Я думаю…», а потом, после мучительной заминки, когда на миг показалось, что все их чувства превратились в прах, они одновременно рассмеялись и не могли остановиться, и продолжали хохотать в привокзальном кафе, куда зашли выпить чаю. После этого они вновь стали теми, кем были раньше, Энтони-и-Элеонор, и она потребовала, чтобы он все рассказал.

– Абсолютно все, без утайки, – подчеркнула она, отчаянно желая узнать, что скрывается за его вежливыми, но малосодержательными письмами.

И Энтони рассказал. О топкой грязи, о том, как люди ломают кости, пытаясь выбраться, о тех, кого поглотило целиком. Он назвал Сомму мясорубкой и добавил, что война невыносима. Говорил, как тяжело терять товарищей, которые погибают один за другим.

После отпуска его письма изменились. Цензор вымарывал самые страшные абзацы, однако по оставшимся Элеонор понимала, что все очень плохо, война толкает на ужасные поступки и проделывает с людьми ужасные вещи.