Спаси моего сына - Полина Рей (2021)

В целом она всегда была заботливой и любящей, однако имелось одно «но». Мы с ней смотрели в разные стороны. И придерживались разных взглядов.

– Хорошо, что вы поддерживаете связь, – киваю в ответ, уже прекрасно зная, чем завершится наша беседа.

– Она сказала, что вы с Даней расходитесь.

Мать недовольно поджимает губы. Под аккомпанемент футбольных новостей, которые смотрит папа в соседней комнате, это выглядит даже комично.

– Мам, у меня сегодня день рождения вроде как, – говорю тихо, и теперь мама опускает взгляд.

У меня и вправду вроде как главный праздник в году. Вот только сейчас я не чувствую себя центром всего. Не ощущаю себя человеком, которого бросаются поздравить все, кто помнит об этой дате. И – в первую очередь – те, ближе кого и быть не может.

– Я знаю, Софа. Но и игнорировать то, что у тебя случилось, невозможно!

Вздохнув, завариваю чай. Наверное, мама вправе знать о произошедшем. Но разве она не понимает, насколько тяжело для меня вспоминать о каждой детали? Видимо, нет.

– Что тебе сказала Виктория Павловна? – спрашиваю, отставив чайник в сторону.

О том, что мне через пару часов на работу, чтобы подменить приболевшую сотрудницу, думаю, как о манне небесной.

– Сказала, что вы расходитесь. И что у Даниила есть сын.

– Не соврала ни капли, – качаю головой.

Ставлю перед мамой чашку чая, накладываю торта, который они с отцом принесли. Если бы не этот шедевр кулинарного магазинного искусства, у меня бы вообще не было угощений на день рождения. И это ещё пару часов назад казалось мне совершенно нормальным.

– Это была ошибка, Соня. Я сразу поняла – как только с Викой поговорила. Это ошибка.

Так-так. Понятно. Значит, у Верниковского есть адвокат. Прекрасно. А встать на мою сторону маме мыслей не приходило?

– А то, что он шесть лет это скрывал – тоже ошибка? Припишем её к измене, или пусть существует самостоятельно?

Мама морщится, я же понимаю, что диалога у нас с ней не выйдет. Она уже на стороне того, чтобы я «сохранила семью». Вот только ей невдомёк, что как только Даня попросил спасти его сына, семьи у нас нет.

– Соф, ты разумно должна мыслить. Ошибка это. Вот и всё. Многое потеряешь, если гордой будешь.

Я смотрю на мать с таким непониманием во взгляде, не считать которое просто невозможно. Она уплетает торт, пьёт чай… и всё это время я задаюсь вопросами. А знает ли Виктория Павловна об этом визите? Не сказала ли она мне то, что я хотела услышать, и не стала ли использовать другие рычаги давления?

– Я себя потеряю, если гордой не буду, – отрезаю решительно, складывая руки на груди.

Мама надменно фыркает. Отставляет опустошённые чашку с блюдцем.

– И что дальше? Без мужика останешься? Тебе тридцать скоро, Софа! Ты хотя бы это понимаешь?

Ой, как я это понимаю! Прекрасный возраст, когда даже украденные мужем годы не сделали чего-то непоправимого. Хотя, даже если бы мне было «скоро семьдесят», я бы и тогда вряд ли бы смогла закрыть на подобное глаза.

– Мамочка! Спасибо тебе большое! – восклицаю чуть нервно, но с восторгом.

Она смотрит на меня с непониманием. Я же – улыбаюсь во все тридцать два. Даже спектакль почти не играю, хотя, если бы пришлось – я бы это сделала.

– За что спасибо? – спрашивает с опаской.

– За то, что подтвердила главное. Мне всего двадцать восемь. Я осталась без козла-мужика. И я теперь собираюсь сделать всё для того, чтобы быть счастливой. Сама по себе. А ты можешь и дальше думать, что нужно ковриком расстелиться, только бы при козле остаться. И это твоё право. Но требовать и от меня подобного – уволь!

Она моргает. С непониманием, противовес которому я наверное уже и не жду. Хочет что-то сказать, но лишь открывает и закрывает рот, словно выброшенная на сушу рыба. И прежде, чем всё же найдёт слова, которые ни мне, ни ей не нужны, я уточняю:

– Ещё чаю, мама?