Плохое воспитание - Эмилия Грин (2020)

– Сука-а-а… – амбал Уинстона обчистил меня, бросив истекать кровью на тротуаре.

Щуря заплывшие глаза, я не мог пошевелиться, зачарованно разглядывая закатное солнце. Оно напоминало огромный мясистый помидор. Наверное, моя рожа сейчас выглядела примерно так же.

Вздохнув, я свернулся калачиком на лавке, уплывая в болезненный кошмар.

⁂

Я проснулся от того, что прикусил язык – зубы выстукивали чечетку. Несмотря на довольно теплый вечер, ночью резко похолодало. Нужно было добраться до гостиницы и сделать звонок отцу, но я понятия не имел, как осуществить задуманное в таком плачевном состоянии.

Вздрогнул, когда на лавочку уселся пожилой ливанец в грязной несвежей одежде.

– *** … – обратился он ко мне на диковинном языке, больше смахивающем на говор индейцев Майя.

– Моя твою не понимать… – изможденно развел руками, выдохнув с глухим рваным свистом.

Судя по всему, отделаться легкими ушибами не удалось. Внутренности горели огнем, будто их жарили на раскаленной сковороде.

– *** … – настойчивее добавил бомж, протягивая мне руку.

Вонючий лондонский бездомный приглашал в упоительное путешествие на самое дно моей никчемной жизни. Прости, Максим Горький, но я действительно в прямом и переносном смысле оказался «на дне».

Старый ливанец помог мне подняться и, прихрамывая, как два раненных солдата, мы поплелись вперед по освещенной пустынной улице. Каждый шаг давался с титаническим трудом, я еле сдерживался, чтобы не застонать от распиравшей ноющей боли в грудине. Неожиданно новый друг радостно улыбнулся, похлопав меня по плечу. Он указал на подсвеченную неоновую вывеску в конце улицы.

– Приют для бездомных…

До хруста стиснул пальцы, стараясь не расчувствоваться, как кисейная барышня. Он помог мне дойти до приюта, какая ирония! Только сейчас дошло, что, несмотря на жизнь в роскошном рублевском особняке, у меня никогда не было дома в широком смысле этого слова.

Ливанец продолжал что-то мне втирать, но вместо ответа я тихонько запел:

– Дом, как известно всем давно, это не стены и окно

Это не стулья со столом, (это не дом)…

Беженец хрюкнул, принимаясь энергично стучать грязными ладонями, и тогда я заорал на всю улицу:

– …Дом – это там, куда готов ты возвращаться вновь и вновь,

Яростным, добрым, нежным, злым, еле живым, еле живым.

Дом – это там, где тебя поймут, там, где надеются и ждут,

Там, где забыли о плохом – (это твой дом)…

– *** – бурно аплодируя, мой спутник начал пританцовывать.

Вот такой странный дуэт – два бездомных посреди пустынной улицы корчились от смеха со слезами на глазах.

Ливанец тихонько отварил скрипучую дверь, помогая мне пройти в просторное темное помещение приюта с десятками железных коек по периметру.

В это мгновение силы окончательно покинули. Я упал на одну из них, отвернулся к стене, закусив губу до крови, чтобы никто не услышал сдавленные булькающие звуки, доносящиеся из горла.

⁂

Кто-то ласково перебирал пальцами мои волосы, и на душе стало очень легко. Открыв глаза, я улыбнулся.

– Мама?!

– Прости меня, сынок… – проворковала статная темноволосая женщина с мертвецки бледным лицом.

Мерцающие блики луны запутались в тяжелых черных волосах посетительницы. Она с любопытством наблюдала за мной, сидя на тумбочке возле кровати.

– За что?! Я никогда не держал на тебя зла… – мурашки выплясывали тектоник на моей пояснице и плечах.

– Я знаю, ты дулся на меня из-за имени.

– Ах, это… Ну, любой бы на моем месте обиделся за такое имечко. В начальной школе меня даже дразнили… – пробормотал с наигранной досадой в голосе.