Все цветы Парижа - Сара Джио (2019)

Два раза в жизни я видела плачущего папу. Сегодня был третий раз.

Папе был нужен доктор, но мы не могли рисковать и вести его при свете дня в больницу, поэтому решили дождаться темноты, когда большинство немецких офицеров уже заняты личными планами, выбором ресторана и не заметят старика с разбитым лицом. Быстро приготовив обед для папы и Кози, я взяла адресную книгу и набрала телефон доктора Бенниона. Он всегда хорошо относился к нам и не возражал, когда мы звонили ему домой. Его мать была тоже из Нормандии, и они с папой с удовольствием вспоминали детство и летние дни на берегу моря. Доктор наверняка поможет нам сейчас.

– Доктор Беннион, это Селина Дюран, – сказала я вполголоса, чтобы не пугать Кози.

– Да, Селина, здравствуйте, – ответил он.

– Простите, что беспокою вас вечером, но мой отец поранился и нуждается в помощи врача.

– О, мне очень жаль, – ответил он, и, странное дело, в его голосе я не услышала никакого тепла.

– Его избили, сильно. Ему нужно зашить рану. Вы можете сделать это у нас? Или, если это неудобно, можем ли мы прийти к вам?

– Селина, – ответил он после долгого молчания, и у меня упало сердце, – мне очень жаль, но сейчас так поздно, и дело в том, что я… страшно занят. И…

– И что? – воскликнула я. Слезы жгли мне глаза. Доктор Беннион каждый день проходил по улице Клер от своей квартиры до клиники. – Вы видели звезду, да?

– Я не понимаю, о чем…

– Все вы понимаете, – сказала я. – Это все понимают.

– Селина.

– Не думайте, что я не понимаю, доктор Беннион. Просто… Я думала, что вы лучше других знаете, что происходит. Но я вижу, что ошибалась.

Папа занервничал и жестом велел мне положить трубку.

– Прощайте, доктор Беннион. – Я со стуком швырнула трубку, подошла к софе и рухнула рядом с папой.

– Девочка моя, – сказал папа, покачав головой, – я знаю, что ты огорчена, но не надо так разговаривать ни с доктором Беннионом, ни с кем-то еще, понятно? – Он перешел на шепот: – Мы должны быть осторожными – а теперь еще больше прежнего.

Наши еврейские корни всегда были проблемой, но не слишком серьезной. В конце концов, папин отец был французом, и мы тоже французы.

– Мы французские граждане, – сказала я папе. – Они не имеют права…

– Мы действительно французские граждане, – согласился он, но теперь это не имеет значения. Очевидно, они знают правду о моей бабке. Вероятно, кто-то на нас донес.

Выяснять, кто это сделал, было бесполезно. Рана у папы до сих пор кровоточила.

– Тебе нужна помощь, – сказала я. – Кто-то должен зашить твою рану. Подожди, я знаю, к кому обратиться. Ты помнишь женщину, живущую внизу? Эстер. Она сиделка. Может, она нам поможет.

Папа неуверенно посмотрел на меня.

– Ей можно доверять?

– Да, – ответила я. В прошлом году она постучалась к нам и принесла пачку конвертов, несколько с чеками, которые почтальон по ошибке доставил на ее адрес. Она всегда была ласковой с Кози. – Нужно хорошенько обработать твою рану и наложить швы, иначе будет нагноение, – продолжала я, взяв папу за руку. – Эстер нам поможет.

– Кози, – сказала я. Дочка подняла голову от своего дневника, который аккуратно вела. Она записывала в него стихи, смешные поговорки, впечатления от всяких событий. Я не вмешивалась – это ее дневник и только ее. – Мы с дедушкой сейчас спустимся вниз… к нашим соседям. – Мне ужасно не хотелось оставлять дочку одну, но и смотреть ей на страдающего от боли деда было ни к чему. К тому же я не хотела, чтобы она услышала наш разговор с Эстер. Дома она будет в безопасности. – Мы вернемся через пятнадцать минут.

Она кивнула, и мы с папой пошли к двери.

– Мама!

Я повернулась к ней.

– Я не боюсь, – сообщила она с улыбкой, вызвавшей у меня слезы. – Знаешь почему?

– Почему, милая? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.