Чудовище и красавица - Алла Лагутина (2017)

– Если бы ты тогда согласилась быть моей… А теперь я другой. Слишком много на мне крови. И любви больше нет во мне. Вся выгорела. Только жажда осталась. Лютая жажда.

– Я утолю твою жажду, – сказала Алтан. – Ты больше не захочешь крови.

Он не понял. Он никогда ее не понимал.

Толкнул Алтан на одеяло и рухнул на нее. Даже не раздеваясь, лишь судорожно расстегнув одежду, ровно настолько, насколько это нужно, когда солдат насилует женщину в захваченном городе. Вошел в Алтан, ворвался, проник так глубоко и резко, что ей показалось – боль разрезала ее надвое, до сердца дошла, она задохнулась, а он двигался жесткими рывками, и боль становилась сильнее и сильнее, он словно рвал ее – там, и пальцы его прочерчивали кровавые полосы вдоль ее тела, впивались в бедра, он кусал ее губы, шею, грудь и не слышал, как плачет Соловей, спрятавшийся где-то в ее сердце, в единственном месте, куда Белоглазый сейчас добраться не мог. Излившись в нее, он замер. В такой миг слабеет любой мужчина. И тогда Алтан, обхватив его лицо ладонями, заглянула в глаза: «Где Сергей?»

На миг ей показалось – на нее смотрят голубые глаза Сергея. Но он моргнул – и снова светящиеся серебряные глаза волка-людоеда.

«Мы вместе. Мы слились. Теснее, чем ты со своим Соловьем. Он мой. И любовь его не спасет. Да и не существует для него больше любви!»

Улыбаясь Алтан, Белоглазый вытащил нож. Он оставлял порезы на ее коже – тонкие, узкие, от таких не умрешь, но больно… Когда он успел раздеться донага? Алтан не заметила этого, но Белоглазый сидел над ней, голый, вымазанный ее кровью. Он принялся срезать тонкие полоски кожи, словно ремешки. Она терпела без крика сколько могла. А когда вскрикнула – он вбил ей в рот кляп из какой-то тряпки, связал ее руки и продолжил кровавое пиршество. Он снова овладел ею, скользя по крови, и каждую из ран словно каленым железом жгло прикосновение его жесткого тела, соленого от пота. Ей казалось – он покрыт жесткой шерстью, и эта шерсть скребет ее раны.

Уже светало, когда он наконец перерезал ей горло. Кровь и дыхание вырвались через рану, и Соловей, заходившийся испуганным щебетом, тоже вырвался и взлетел вверх, вверх… И ринулся в воды Байгала, туда, где живут все духи, куда они уходят, когда умирает шаман.

Растерзанное тело Алтан лежало на пропитанном кровью свадебном одеяле, но Белоглазый вдруг увидел, как она поднимается… Невредимая! Тело осталось лежать, в мертвых глазах отражалось светлеющее небо. А другая Алтан – прозрачная, сквозь нее было видно и деревья, и камни, и Байгал, и небеса, – другая Алтан улыбалась ему и протягивала руки.

И впервые он понял, что она сказала: «Иди ко мне, Сергей! Идем со мной!»

Он растерялся. Он был слишком удивлен. Он никогда не видел такого. Такого самопожертвования. Такой любви… Умереть не только для того, чтобы освободить своего духа-хранителя. Умереть, чтобы освободить душу своего мучителя. Отнять ее у злого духа, увести с собой в иной мир! Он растерялся… И этого хватило, чтобы Сергей ушел.

Еще одно обнаженное прозрачное тело… Ни капли крови на нем. И ножа в руке нет. Нож остался у Белоглазого. И когда Алтан и Сергей растворились в тумане над Байгалом, Белоглазый завыл от невыносимой тоски и боли.

Кто он отныне? Куда идти? Как жить?

Он только что убил единственную женщину, которая могла спасти его – полностью. Его – целого. А теперь он был словно разрублен пополам, опустошен, и все стало бессмысленно, все… Уничтожить эту плоть, теперь уже ненужную! И вернуться потом, заново… Когда она вернется в этот мир.

Она вернется. Алтан не закончила свой земной путь. Она вернется, потому что ее позовет Соловей.