Проповедник - Камилла Лэкберг (2010)

Девушка уже была здесь, когда она оказалась в этом аду. Сначала страх совершенно затопил ее, но руки той девушки, ее теплое тело послужили ей настоящей опорой. И в то же время она никогда не сочувствовала ей. Борьба за выживание заставляла их держаться вместе и в то же время порознь. В ней еще сохранялась надежда, а у той девушки — нет. И она чувствовала, что иногда ненавидела ее за это. Как она могла позволить надежде уйти? На протяжении всей своей жизни она всегда для себя знала, что любая, даже невозможная ситуация имеет свое решение. Почему в этом случае должно быть по-другому? Она видела лица папы и мамы, и ее утешала уверенность в том, что они непременно скоро ее найдут.

Та другая девушка была несчастной. У нее не было любви. Она поняла, кто она, тут же, как только почувствовала ее теплое тело в темноте. Но они никогда не говорили друг с другом о жизни там, наверху, и по молчаливому соглашению не называли друг друга по имени. Не здесь, где им приходилось нести такое бремя. Но та девушка часто говорила о своей дочери, и только тогда в ее голосе появлялась жизнь.

Свести вместе руки, чтобы помолиться за ту, которая ушла, потребовало нечеловеческих усилий. Ни руки, ни ноги ей больше не подчинялись, но она собрала последние силы, все, что остались, и, призвав всю свою волю, все-таки смогла свести вместе изувеченные руки, сложив их во что-то похожее на молитвенный жест. Она упрямо и терпеливо ждала в темноте, наполненная своей болью. Самое главное сейчас — ждать. Мама и папа ее найдут. Скоро…

~ ~ ~

Якоб с раздражением согласился.

— Да, я поеду с вами в участок, но на этом все должно закончиться. Вы меня слышите?

Краем глаза Марита заметила, что к ним подходит Кеннеди. Она всегда чувствовала к нему неприязнь: в его глазах сквозило что-то отталкивающее, что моментально сменялось обожанием, когда он смотрел на Якоба. Но Якоб осудил ее, когда она рассказала ему, что чувствовала. Кеннеди — несчастное дитя, которое наконец начало обретать мир в себе. То, в чем он сейчас нуждается, — это любовь и понимание, а не подозрительность. Но в действительности беспокойство так ее никогда и не оставило. Предупреждающий жест Якоба вынудил Кеннеди неохотно отойти обратно к дому. Марита подумала, что он похож на сторожевого пса, который хочет уберечь своего кормильца и хозяина.

Якоб повернулся к ней, взял ее лицо в ладони и начал сбивчиво говорить:

— Поезжай с детьми домой. Ничего страшного. Полицейские всего лишь хотят подбавить огня в то пламя, которое их самих поглотит.

Он улыбнулся, как бы смягчая остроту своих слов, но Марита лишь крепче прижала к себе детей. Они встревоженно смотрели на нее и Якоба. Своим детским чутьем они чувствовали, что что-то угрожает покою их надежного мира.

Заговорил опять тот из полицейских, что помоложе; на этот раз он сказал с заметной неловкостью:

— Я бы не рекомендовал вам с детьми появляться дома до вечера, мы… — Он помедлил. — Мы собираемся провести обыск в вашем доме сегодня после обеда.

— Вы хоть понимаете, что делаете? — Якоб настолько вышел из себя, что проглатывал слова, и они застревали у него в горле.

Марита почувствовала, как дети испуганно прижались к ней. Они не привыкли к тому, чтобы их отец повышал голос.

— Мы поговорим с вами и об этом, но в участке. Ну так что, поехали?

Чтобы не волновать детей еще больше, Якоб лишь молча неохотно кивнул. Он потрепал детей по головам, поцеловал Мариту в щеку и пошел между двумя полицейскими к их стоявшей неподалеку машине.

Когда полицейские уехали и увезли Якоба, Марита, словно окаменев, долго стояла и смотрела им вслед. Поодаль рядом с домом так же неподвижно стоял Кеннеди и смотрел в том же направлении. Его глаза были темны как ночь.

В главном доме росло смятение.

— Я звоню моему адвокату. Это просто неслыханно. Брать у нас у всех анализы крови, обращаться с нами, как с какими-то уголовниками!