Театральная площадь - Валерия Вербинина (2018)

— В прямом. Месть из-за балерины, которая давно умерла и которую все уже благополучно забыли… Это что, какая-то фильма? — Слово «фильм» в 30-х годах уже практически повсеместно использовалось в мужском роде, и старомодное «фильма» напоминало главным образом о душещипательных мелодрамах, которые снимали много лет назад. — Нет, товарищи, так не годится. Вас обвели вокруг пальца, а вы и рады были поверить. Вам ведь совсем не хочется понять, что за всем этим стояло, да?

Лепиков открыл рот. Лицо Манухина стало медленно наливаться красной краской.

— Слушай, Фриновский…

— Слушайте. — Следователь голосом выразительно подчеркнул последний слог. — Очень плохая работа, товарищ Манухин, очень плохая. Вы не обратили внимания на самое важное — на то, что первый убитый, Павел Виноградов, был комсомолец, на то, где именно все происходит… Наконец, самые важные фигуры — директора театра и этого… Бельгарда — вы зачем-то припасли напоследок, хотя любому ясно, что они тут главные. — Он постучал согнутым указательным пальцем по пухлой папке. — Это же заговор, товарищи, чистой воды заговор. А тот, кого вы приняли за убийцу, — всего лишь исполнитель.

Тут Лепиков, наподобие врача в хрестоматийной пьесе Гоголя, издал какой-то неопределенный звук — не то «ы», не то «э» — и выпучил глаза. Манухин же ничего не говорил, а только дернул челюстью и тяжело опустился на свое место.

— Вот, значит, как, — процедил он сквозь зубы.

— И Виноградова убили не для того, чтобы подставить какого-то артиста, а потому, что он что-то узнал о заговоре и хотел выдать заговорщиков. Он же был комсомолец, по словам его матери — прекрасный, честный, чистый молодой человек. Здесь же все очевидно. И если директор знал о заговоре, немудрено, что он сам, лично поторопился избавиться от тела.

— А остальные жертвы при чем? — вскинулся Лепиков. И хоть наткнулся на предостерегающий взгляд Манухина, как на стену, и понял, что сболтнул лишнего, но было уже поздно.

— Это я еще буду выяснять, — деловито ответил Фриновский, закрывая папку и завязывая тесемки перед тем, как упрятать бумаги в свой объемистый портфель. — Предполагаю, что Головню отравили, чтобы запугать остальных, а Модестова — возможно, он тоже что-то узнал о заговоре, и это его погубило. А вы поверили в версию о каких-то нелепых балетных интригах. Вы забыли самое главное — какие люди посещают Большой театр. — Манухин вздрогнул. — Вы халатно относитесь к своим обязанностям, товарищи. Вам преступники вешают лапшу на уши, а вы и рады им верить. Ну ничего, я всех их выведу на чистую воду. А вас обоих я от следствия отстраняю.

Он подошел к вешалке и стал неторопливо одеваться, тщательно расправляя каждую складочку и аккуратно застегивая каждую пуговицу. Он знал, что только что растер двух оперов, указал им на место и что отныне не только они будут трепетать перед ним, но и их коллеги, которым, конечно же, уже через несколько минут все станет известно.

Когда он ушел, Лепиков растерянно оглянулся на своего патрона и увидел на его лице выражение, которого никогда не замечал прежде. Манухин смотрел на дверь, за которой скрылся Фриновский, так, словно ему явилось привидение — или что похуже. По крайней мере, такое впечатление сложилось у Лепикова.

— Я не понял, — проблеял он, — о чем это он вообще. — Манухин облизнул губы. — Это что, он думает, Дарский готовил покушение на маршала?..

— Какой маршал? — каким-то странным тоном спросил Митяй.

— Ну, Калиновский же чуть ли не на каждое представление своей любовницы приходит. Этой, как ее… Седовой… балеринки…

— Да при чем тут маршал, — усмехнулся Манухин. — Ты… — Он хотел сказать что-то резкое, но осекся. — Ты лучше газеты в ближайшее время читай. Чую я, там много интересного будет…

— Митяй, — жалобно спросил Лепиков, — а нас не того, а? Не арестуют?