Театральная площадь - Валерия Вербинина (2018)

— Это неописуемо! — вскинулся человечек. — Двадцать лет в театре, и — пропуск! Всегда одно и то же… Куда же я его дел? — Свободной рукой он стал хлопать себя по ближайшему карману пальто, потом переложил скрипку в другую руку и повторил процедуру. — Он же был тут… где же… Между прочим, у Елизаветы Сергеевны вы никогда пропуск не спрашиваете!

— Вы не Елизавета Сергеевна, — ответил вахтер, не скрывая иронии.

— Однажды, — трагически проговорил скрипач, залезая во все карманы, — однажды окажется, что я оставил пропуск дома, вы не пустите меня в театр, и представление отменят. Из-за вас! — заключил он с надрывом в голосе.

— Никто ничего отменять не будет, — отозвался вахтер спокойно. — А пропуск нечего дома забывать.

— Кто забывает? Я? — возопил скрипач. — Я никогда ничего не забываю… Пожалуйста, вот он, — добавил он, действительно достав из кармана пропуск. — Вы из миманса? — неожиданно спросил скрипач у Опалина, поворачиваясь к нему. — Ваше лицо мне знакомо… Очень знакомо!

— Нет, я не по этой части, — спокойно ответил Опалин, не подавая виду, что впервые слышит слово «миманс».

— Неужели я ошибся? Ну что ж. — Скрипач спрятал пропуск и удалился подпрыгивающей походкой. В дверь вошли три юные стройные гражданки, которые производили примерно такой же шум, как веселые беззаботные птицы. Оживленно щебеча о чем-то своем, они с любопытством посмотрели на Опалина и, беспрепятственно пропущенные вахтером, скрылись в недрах здания. Иван же отчего-то вспомнил встреченную ночью незнакомку, которая бежала от театра, и загрустил.

— Товарищ Опалин? Прошу за мной. Я провожу вас к коменданту.

Опалин повернулся, и тут во входную дверь вихрем влетела гражданка в черной каракулевой шубе до колен и громадной шляпе с перьями, какие любили носить еще в начале века. Гражданка, с умопомрачительной скоростью передвигавшаяся в сапожках на высоченных каблуках, чрезвычайно заинтересовала Ивана, но его ждали, и он зашагал за сопровождающим, решив отложить удовлетворение своего любопытства до другого раза.

Узкие сводчатые коридоры, старинный паркет под ногами, ощущение плотности стен, которое возникает только там, где они простояли очень-очень много лет, — и вот, пожалуйста, кабинет с высоким потолком и обязательным для всех официальных учреждений портретом Сталина на стене. Опалину бросился в глаза огромный стол, уставленный телефонами, и возле стола — печь-буржуйка, у которой грел руки коренастый рябой гражданин в форме с петлицами.

— Свободен, — распрямившись, буркнул он провожатому Опалина, и тот, скрипя сапогами, удалился. Комендант всмотрелся в лицо гостя, который представился и объяснил цель своего визита.

— Будем знакомы, — сказал комендант, — я Снежко Глеб Филиппыч. Паскудная штука этот театр, вечно тут холодно, как в погребе…

Опалин догадался, что комендант пытался перед ним оправдаться за печку в кабинете, и рассказал, что у него есть друг и коллега, который тоже постоянно мерзнет. И вообще лишнее тепло в помещении никогда не помешает. Слушая его, Снежко снизошел до хмурой улыбки.

— Твое начальство должно было меня предупредить, что ты придешь, — заговорил он, сразу переходя на «ты». — Ты на будущее учти, а? Телефон 1-51-33, это же несложно — трубку снять… Садись, чего стоишь-то?

Опалин всю жизнь не любил фамильярности — и всю жизнь оказывался в ситуациях, когда приходилось с ней мириться. Он вынудил себя улыбнуться и сел на стул, на котором, судя по его виду и остаткам позолоты, раньше могли сидеть какие-нибудь важные чиновники, а то и особы, приближенные к императору.

— Я вообще к людям отношусь так, как они ко мне относятся, — продолжал Снежко, насупившись и сцепив пальцы перед собой на столе. — Чтобы из управления погнали в театр искать какого-то плясуна кордебалетного… Сдается мне, друг, ты чего-то недоговариваешь. А?

— У него отец метро строит, — тихо и значительно уронил Опалин.