Запах соли, крики птиц - Камилла Лэкберг (2011)

— Да уж, — коротко ответил Патрик. У него перед глазами замелькали фотографии с места происшествия, и он переменил тему: — Меня немного волнует, как нам распределить ресурсы, если надо параллельно заниматься двумя расследованиями.

— Понимаю. И знаю, что ты думаешь. Мы совершили ошибку, позволив СМИ загнать нас в ситуацию, когда нам пришлось забросить расследование смерти Марит. Так оно и есть, но сделанного не воротишь. Единственное, что мы сейчас можем, это распределить наши силы поумнее.

— Я знаю, что ты прав, — отозвался Патрик, вынул бумажник и положил его на стол. — Но все-таки не могу отделаться от мысли, что нам следовало действовать иначе. А еще я не знаю, что нам дальше делать с расследованием гибели Лиллемур Перссон.

Мартин ненадолго задумался.

— Мне кажется, что на данный момент нам надо сконцентрироваться на собачьих волосах и пленке, которую мы получили от компании-продюсера.

Патрик открыл бумажник и начал изучать его содержимое.

— Я мыслю примерно так же. Собачьи волосы — это в высшей степени интересный след, и его необходимо разрабатывать дальше. По словам Педерсена, порода довольно необычная. Возможно, у них есть регистр, перечень владельцев, какие-нибудь общества, что угодно, способное вывести нас на владельца. При наличии двух сотен собак во всей Швеции установить владельца, живущего в наших краях, должно быть довольно легко.

— Звучит разумно, — согласился Мартин. — Хочешь, я этим займусь?

— Нет, я собирался поручить это Мельбергу. Чтобы все было сделано на совесть. — Мартин посмотрел на него с обидой, и Патрик рассмеялся. — А ты как думал? Конечно, я хочу, чтобы этим занялся ты!

— Ха-ха, как смешно, — сказал Мартин. Потом он вновь посерьезнел и склонился над столом. — Что там у тебя?

— Ничего особенно увлекательного. Две купюры по двадцать крон, монетка в десять крон, удостоверение личности и бумажка с его адресом и телефонами матери, домашним и мобильным.

— И больше ничего?

— Нет, или хотя… — он улыбнулся, — его фотография вместе с Эвой.

Патрик показал снимок Мартину: молодой Расмус обнимает мать за плечи и широко улыбается в камеру. Сын на две головы выше, и в жесте угадывается элемент защиты. Вероятно, снято до аварии. После нее они поменялись ролями, и защищать пришлось Эве. Патрик аккуратно положил фотографию обратно в бумажник.

— Как много у нас одиноких людей, — произнес Мартин, задумчиво глядя куда-то вдаль.

— Да, хватает, — согласился Патрик. — Ты думаешь о чем-то конкретном?

— М-да… Я думаю отчасти об Эве Ульссон, но и о Лиллемур. Представляешь, когда человека некому оплакивать. Родители умерли, других родственников нет. Даже сообщить некому. Единственное, что после нее останется, это пленки с записями на несколько сотен часов телевизионного времени, которые будут валяться и пылиться в каком-нибудь архиве.

— Живи она поближе, я бы пошел на похороны, — тихо сказал Патрик. — Никто не заслуживает того, чтобы уходить никем не провожаемым. Но хоронить ее, вероятно, будут в Эскильстуне, а туда я при всем желании поехать не смогу.

Они немного посидели молча, живо представляя себе гроб, который опускают в могилу, — а рядом ни родных, ни друзей. Невыразимо печально.

— Записная книжка! — воскликнул Патрик, нарушив молчание.

Книжка, которую он достал, оказалась довольно толстой, черной, с позолоченным обрезом. Расмус явно ее очень берег.

— Что в ней? — с любопытством спросил Мартин. Патрик немного полистал исписанные страницы.

— Думаю, здесь записи о животных из магазина, — наконец сказал он. — Смотри: «Геркулес, три раза в день, часто доливать свежую воду, каждый день чистить клетку. Гудрун, одна мышь в неделю, террариум чистится один день в неделю».

— Похоже, что Геркулес — это кролик или морская свинка, а Гудрун, вероятно, змея. — Мартин улыбнулся.