Деньги на глазах утекают в канализацию. Приказываю ей вытереться и выхожу, хлопнув дверью. Да пошла она к черту, если думает, что может купить меня!

Скидываю ботинки и раздеваюсь. Слышу, как Лав сердито громыхает дверцами шкафчиков и пристыженно ворчит что-то по поводу расточительства. Ну да, конечно, она еще будет учить меня экономии! И правильно, что ей стыдно, – на эти деньги можно было накормить сотни бедных детей. Теперь я здесь хозяин.

Наконец распахивается дверь, она появляется на пороге, замотанная в полотенце, и вопрошает:

– Что, черт возьми, случилось?!

– Снимай полотенце.

Лав в недоумении оглядывается по сторонам, будто ища скрытую камеру (можно подумать, все такие извращенцы, как она).

Я сообщаю ей правила:

– Никаких разговоров.

Она кивает. Надо восстановить то напряжение, которое было между нами в «Сохо-хаузе».

– Играем в «Джо сказал».

Она открывает рот, чтобы возразить, но я перебиваю:

– Джо сказал: никаких разговоров.

Похотливо улыбается и скидывает полотенце.

– Джо сказал: гладь свою киску.

Она проводит правой рукой между ног.

– Джо сказал: левой рукой.

Слушается.

– Ласкай клитор.

Она смотрит на меня. Глаза в глаза. Делаю шаг ей навстречу.

– Поцелуй меня, как на пробах.

Губы ее дрожат.

– Потрогай, как влажно стало у тебя внизу. И как твердо у меня.

Она опускает глаза.

– Опрокинь меня на кровать и скачи, пока хватит сил. Говори обо всех своих желаниях, и позволь мне их воплотить.

Я касаюсь ее упругих, спелых сосков.

– Начнем с груди…

Она раздвигает ноги. Теперь мы так близко, что наши ресницы почти касаются.

– Люби меня и запомни: когда есть я, больше ничего не надо. Покажи, что ты это знаешь. Бери меня.

Она стонет.

– Владей мной.

И всхлипывает.

– Джо сказал: трахни меня.

Мы уже в кровати, и я даже не заметил, как мы там очутились, лишь почувствовал соприкосновение тел. «Любовь – все, что тебе нужно, это Любовь»[9], – крутится в голове. Мы в бесконечном колесе наслаждения. Мы дикие звери, и ее стоны оглушительны. «Джо сказал: не останавливайся». И когда я освобождаюсь из ее упоительного плена, я смеюсь. У Джо есть Любовь! Никогда еще взаимное извержение не было таким обильным, таким неприлично порнографическим, таким бурным. Мне хочется попробовать ее на вкус, но я сдерживаюсь – я не слуга! – и целую ее живот. Она затаскивает меня на себя, требовательная, молчаливая, и обхватывает, поглощает снова. И в ней я чувствую себя так же легко и непринужденно, как в «Шато Мармон».

Хочу, чтобы она взяла в рот – «пусть тебе отсосут», – но Лав вдруг отстраняется.

– Вообще-то я этого не делаю.

Если б вокруг играла музыка, в этот момент она бы оборвалась.

– Да? – говорю я («вообще-то» – самое дурацкое и бесполезное слово). – Пора начинать.

– Нет, мне больше нравится так, – настаивает Лав, целует меня, и я снова погружаюсь в нее, как в зыбучий песок. Когда она скачет на мне, как новенькая моторка по упругим волнам – шлеп, шлеп, шлеп! – спорить с ней невозможно. И все было бы чудесно – даже великолепно, – если б не тоненький, докучливый голосок в глубине сознания. Предостережение. Тревога. «Пусть тебе отсосут»!

Впечатление такое, что она тоже его слышит. Чувствует, что мне надо большего. Смотрит на меня и просит:

– В холодильнике есть кола. Принесешь?

Конечно. Лав берет стеклянную бутылку, трясет ее и поливает газировкой мою грудь и – да! – мой член, и – да! – «вообще-то», похоже, было своеобразной прелюдией. Она слизывает колу с моего живота. В мире остаются лишь ее язык, глаза, руки. Опускается ниже пупка, гладит бедро и… снова обрызгивает холодной газировкой.

– Войди в меня!

– Джо сказал: возьми в рот.

– Лав сказала: войди в меня.