Картина маслом - Андрей Ильин (2018)

Зачем им картины? Что у него на уме?

Притащили, свалили картины на пол в кучу, как дрова. По фиг им, кто здесь Рембрандт, кто Караваджо…

Послышалась команда:

— Ставьте портреты в окна. Да не по одному, в несколько слоев!

— Но это же… Это же известные полотна! — не выдержал, всплеснул руками зам. — Так нельзя! Это достояние цивилизации. Потомки…

— А мне на них тьфу, — смачно плюнул Осман на ближайшую картину. — А ты затихни, а не то… — Он угрожающе поднял ствол, ткнул в лицо заму.

У Владимира Петровича подогнулись колени.

— Живее, пихай их в окна… Плотнее!..

А вот это не шутка — заткнуть окна, через которые могут ворваться группы захвата, мировыми шедеврами. Это сильный, убойный ход! Как через полотна проникнуть — будут резать или ногами, прикладами пробивать? Нет, вряд ли! Точный расчет! Такой «материал» закроет окна лучше, чем мешки с песком или бронированные листы, потому что бронированные листы можно вынести взрывчаткой. А картины? Кто их станет взрывать?

Резкий оклик:

— Давай быстрее!

Бойцы разобрали картины, стали втискивать их в проемы окон, не церемонясь, так что трещали рамы и хрустели холсты.

— Давай пихай!.. И сюда!..

Заложники смотрели на происходящее с ужасом. На пару минут они даже забыли о себе. От такого святотатства кровь стыла в жилах.

Захрустел, лопнул холст. Картина разошлась, развалилась на две части.

Музейные работники не могли сдержать крик, женщины от ужаса закрыли лица руками. Всю жизнь с картин пылинки сдували. А тут!..

Дьявол командует:

— Брось эту. Тащи другую!

Полотно бросили под ноги. Прошлись по нему, как по фанере. Берцами по средневековым лицам.

— Давай живее! И двери завалите до самого верха… И вон ту бабу каменную тащите, голую. Валите ее поперек порога. И того мужика… А между ними пулемет.

Чем не дот? Картины стаскивают в груды, пихают, ломают, наступают на них…

— Это какое-то варварство, так нельзя! — не выдержал, возмутился какой-то иностранец. — Этого господь бог не должен допустить!

— Что он сказал? — вскинулся Осман. — Вот этот! — указал пальцем. — Переведи! — повернулся он к гиду.

— Он сказал, что так нельзя. Что это… варварство. Что господь бог не позволит…

— Да?.. А ну тащите его сюда!

Иностранца поставили перед ним.

— Варварство, говоришь? А баб голых малевать?.. Стыдобу такую! Это ваш бог позволяет? Дайте ему картину! Вон ту, — указал пальцем.

Принесли картину.

— Нож!

Сунули иностранцу в руку нож.

— Режь! А ты переводи. Скажи, пусть разрежет ее. Вот так… — взмахнул рукой.

— Что он сказал? — вздрогнул иностранец.

— Он требует, чтобы вы… Чтобы вы разрезали картину.

— Это нельзя… Это невозможно… Это известный художник шестнадцатого века!

Осман повернулся к гиду.

— Что он сказал?

— Он говорит, что не может. Это очень известная картина. Мировой шедевр.

— А вот так может? — Осман приставил пистолет к голове иностранца. — Пусть режет или я ему башку снесу!

Бойцы одобрительно зашумели. Умел Осман понравиться. Знал, как это сделать.

Но иностранец почему-то не испугался. Он покачал головой, поднял руки к лицу, зашептал что-то. Похоже, что принял решение, которое не подходило Осману. А он всегда добивался своего.

Странные они, эти джентльмены…

— Молится? Не боится? Гордый?.. А если так!

И Осман перевел оружие на гида — милую, молодую, симпатичную девушку. Прицелился между глаз.

— Если я тебя пристрелю вместо него? Переведи.

Хотя что переводить, и так всё и всем понятно.

— Deep shit! — тихо сказал иностранец.

— Что? Что он…

Переводчица молчала. И смотрела на пистолет, не отводя глаз. На маленькую черную дырочку, где пряталась ее смерть.

— Скажи ему, я считаю до трех, а после пристрелю тебя. И грех будет на нем.