Восхождение Ганнибала - Томас Харрис (2012)

Попиль зажег свет. Хозяин похоронного бюро уже снял с Момуна одежду и положил в бумажные мешки — как ему было указано. Он зашил ему низ живота грубым швом, подложив внутрь кусок резины от дождевика, и прикрыл обрубок шеи полотенцем.

— Помнишь татуировку на руке мясника?

Ганнибал обошел вокруг стола.

— Да. Только я не читал надпись.

Мальчик пристально смотрел на инспектора Попиля поверх трупа мясника. Он отметил, что в глазах полицейского зажегся огонек понимания.

— Что там написано? — спросил инспектор.

— «Вот моя, а где твоя?»

— Может, точнее было бы написать «Вот твое, а где моя?». «Вот твое первое убийство, а где же моя голова?» Как тебе кажется?

— Мне кажется, это как-то не достойно вас. Во всяком случае, я на это надеюсь. Неужели вы ожидаете, что его раны станут кровоточить в моем присутствии?

— Что такого сказал мясник этой даме, что заставило тебя потерять рассудок?

— Это не заставило меня потерять рассудок, господин инспектор. Грязный рот мясника оскорбил всех, кто это слышал, и меня в том числе. Он был предельно груб.

— Что он сказал, Ганнибал?

— Он спросил, правда ли, что у япошек писяк идет наперекосяк, господин инспектор. Он обратился к леди Мурасаки «Эй, япошка!».

— Наперекосяк. — Инспектор Попиль провел пальцем над швом на животе Поля Момуна, почти касаясь кожи. — Наперекосяк — вроде этого?

Инспектор вглядывался в лицо Ганнибала, словно ища в нем чего-то. Не нашел. Не нашел вообще ничего и задал еще один вопрос:

— Какое чувство ты испытываешь, видя его мертвым?

Ганнибал заглянул под полотенце, прикрывавшее шею.

— Чувство отдаленности, — ответил он.

Установленный в полицейском участке полиграф деревенские полисмены видели впервые в жизни; неудивительно, что он вызвал у них живейшее любопытство. Оператор, приехавший из Парижа вместе с инспектором Попилем, хлопотал вокруг аппарата, настраивая, прилаживая, подгоняя то одно, то другое, зачастую лишь для пущего театрального эффекта, а по мере того, как нагревались трубки, запах разогревшейся изоляции смешивался с заполнявшим помещение запахом пота и сигаретного дыма. Но вот инспектор, пристально следивший за тем, как Ганнибал наблюдает за полиграфом, приказал всем покинуть помещение: в комнате остались только трое — мальчик, сам инспектор и оператор. Оператор подсоединил датчики к Ганнибалу.

— Назовите ваше имя, — сказал он.

— Ганнибал Лектер. — Голос мальчика звучал скрипуче.

— Ваш возраст?

— Тринадцать лет.

Заполненные чернилами самописцы гладко скользили по бумаге.

— Как долго вы являетесь постоянным жителем Франции?

— Шесть месяцев.

— Вы были знакомы с мясником Полем Момуном?

— Мы не были представлены друг другу.

Самописцы не дрогнули.

— Но вы знали, кто он такой?

— Да.

— У вас произошла ссора, то есть драка, с Полем Момуном на рынке, в четверг?

— Да.

— Вы посещаете школу?

— Да.

— В вашей школе требуется ношение формы?

— Нет.

— Есть ли у вас какое-либо сознание вины по поводу смерти Поля Момуна?

— Сознание вины?

— Отвечайте только «да» или «нет».

— Нет.

Горные пики и долины на чернильных строках оставались неизменными. Ни подъема давления, ни учащения сердечного ритма, дыхание ровное и спокойное.

— Вы знаете, что мясник мертв?

— Да.

Оператор вроде бы подогнал что-то в аппарате, покрутив ручки полиграфа.

— Вы изучали математику?

— Да.

— Вы изучали географию?

— Да.

— Вы видели труп Поля Момуна?

— Да.

— Вы убили Поля Момуна?

— Нет.

Никаких признаков изменения зубцов на чернильных строчках. Оператор снял очки — знак инспектору Попилю, что испытание окончено.