— И не только это. Мне удалось подтвердить присутствие в вашем доме холла, и я почти уверен, что у вас имеется кухня.

— Так вы и работаете — от комнаты к комнате?

— Да, таков мой метод, я перехожу из комнаты в комнату.

— Пока не окажетесь где, инспектор? — Она увидела, что щеки у него слегка покраснели, и оставила его в покое. — Может быть, вынесем это на свет?

Ганнибал распаковывал доспехи, когда Попиль и леди Мурасаки подошли к нему. Он стоял перед ящиком, держа в руках маску самурая. Он не обернулся к инспектору, лишь, словно сова, повернул голову и взглянул на полицейского. Заметив в руках леди Мурасаки шляпу Попиля, он определил диаметр и вес его головы — 19,5 сантиметра, шесть кило.

— Ты когда-нибудь ее надеваешь, эту маску? — спросил Попиль.

— Я этого еще не заслужил.

— Интересно.

— А вы когда-нибудь надеваете ваши многочисленные ордена, господин инспектор?

— Когда это требуется по правилам протокола.

— Шоколад от знаменитого Фошона! Очень заботливо с вашей стороны, господин инспектор. Он унесет прочь лагерное зловоние.

— Но не сможет заглушить аромат гвоздичного масла. Леди Мурасаки, мне необходимо обсудить с вами вопрос о вашем пребывании во Франции.

Попиль и леди Мурасаки беседовали на террасе. Ганнибал наблюдал за ними в окно. Он пересмотрел свое заключение о размере инспекторской шляпы — 20 сантиметров в диаметре. Во время беседы Попиль и леди Мурасаки несколько раз передвигали горшок с растением с места на место, подставляя его солнечным лучам то так, то этак. Казалось, им необходимо было чем-то занять себя.

Ганнибал не стал дальше распаковывать доспехи. Он опустился на колени рядом с ящиком и положил ладонь на обтянутую кожей ската рукоять малого меча. Смотрел в окно на полицейского инспектора сквозь глаза самурайской маски.

Он видел, что леди Мурасаки смеется. Должно быть, решил Ганнибал, инспектор Попиль делает жалкие попытки казаться веселым и легкомысленным, а она смеется просто из любезности. Когда они вернулись в дом, леди Мурасаки вышла, оставив их вдвоем.

— Ганнибал, твой дядя перед смертью пытался выяснить в Литве, что случилось с твоей сестрой. Я тоже могу попытаться это сделать. Сейчас в Прибалтике это довольно трудно: иногда советские идут на сотрудничество, гораздо чаще — нет. Но я от них не отстану.

— Спасибо.

— Что ты сам помнишь?

— Мы жили в охотничьем домике. Был взрыв. Я помню, что меня подобрали солдаты и я ехал на танке в деревню. Что в промежутке было — не знаю. Пытаюсь вспомнить. Не получается.

— Я разговаривал с доктором Руфеном.

Видимой реакции не последовало.

— Он отказывается говорить о деталях его бесед с тобой.

Никакой реакции и на это.

— Но он сказал мне, что ты очень тревожишься о сестре, что вполне естественно. Он сказал, что со временем память может к тебе вернуться. Если ты что-то вспомнишь — что-нибудь, когда-нибудь… я прошу тебя — сообщи мне.

Ганнибал смотрел на инспектора, не отводя глаз.

— Почему бы и нет? — Жать, что он не мог сейчас услышать бой часов. Как было бы хорошо услышать бой часов.

— Когда мы с тобой разговаривали после… того инцидента с Полем Момуном, я сказал тебе, что потерял близких во время войны. Мне очень тяжело думать об этом. Знаешь почему?

— Скажите мне почему, господин инспектор.

— Потому что мне думается, я должен был их спасти. Я испытываю страх, что могу обнаружить, что не все сделал, чтобы их спасти, что мог сделать что-то еще для этого. Если ты испытываешь тот же страх, что и я, не позволяй ему вытеснять воспоминания, которые могли бы помочь найти Мику. Ты можешь сказать мне все, что угодно. Я пойму.

В комнату вошла леди Мурасаки. Попиль встал и сменил тему:

— Лицей — хорошая школа, и ты заслужил, чтобы тебя туда приняли. Если я чем-то смогу тебе помочь, я это сделаю. Буду заходить к тебе в школу время от времени.