Восхождение Ганнибала - Томас Харрис (2012)

— Но вы предпочли бы заходить сюда, — сказал Ганнибал.

— Где вам всегда будут рады, — добавила леди Мурасаки.

— Всего хорошего, господин инспектор, — произнес Ганнибал.

Леди Мурасаки проводила инспектора Попиля и вернулась разгневанная.

— Вы нравитесь инспектору Попилю, я вижу — у него это на лице написано, — сказал Ганнибал.

— А что он видит? Что у тебя на лице написано? Опасно задирать его.

— Вы найдете его предельно скучным.

— А тебя я нахожу предельно грубым. Это совсем на тебя не похоже. Если желаешь грубить гостю, делай это в своем собственном доме, — сказала леди Мурасаки.

— Леди Мурасаки, я хочу остаться здесь, с вами.

Гнев ее уже покинул. Но она ответила:

— Нет. Мы будем проводить вместе каникулы и выходные дни, но ты должен жить в школьном пансионе, как требуют правила. И ты знаешь — моя рука всегда на твоем сердце.

И она положила ладонь ему на грудь.

На его сердце. Эта рука, державшая шляпу Попиля, сейчас лежала на его сердце. Эта рука, державшая нож у горла брата Момуна. Рука, схватившая за волосы голову мясника и швырнувшая ее в мешок, а затем поставившая ее на почтовый ящик. Сердце его билось под ее ладонью. Непостижимо ее лицо.

27

Лягушки хранились в формальдегиде с довоенных времен, так что если их органы и отличались когда-то по цвету, теперь они были совершенно обесцвечены. В дурно пахнущей школьной лаборатории на шесть школьников приходилась одна лягушка. Вокруг каждой пластинки, на которой распластался крохотный трупик, собрался кружок учеников, столы были усыпаны крошками и пылью от работы грубых ластиков — ребята делали зарисовки. В классе было холодно, по-прежнему не хватало угля для отопления, и многие мальчики работали в перчатках с обрезанными до половины пальцами.

Ганнибал подошел, взглянул на лягушку и вернулся к своему столу, чтобы сделать зарисовку. Он подходил к экспонату дважды. Профессор Бьенвиль, как всякий учитель, с подозрением относился к ученикам, предпочитавшим сидеть в конце класса. Он подошел к Ганнибалу сбоку и понял, что его подозрения оправданны — вместо органов лягушки ученик рисовал чье-то лицо.

— Ганнибал Лектер, почему вы не рисуете экспонат?

— Я уже закончил рисунок, господин профессор. — Ганнибал поднял верхний лист блокнота: под ним был рисунок лягушки, в точно переданной анатомической позиции и заключенной в окружность, как рисунок человека у Леонардо да Винчи; одни внутренние органы были заштрихованы, другие оттенены.

Профессор вгляделся в лицо Ганнибала. Поправил языком вставную челюсть и сказал:

— Я заберу ваш эскиз. Надо, чтобы кое-кто на него посмотрел. А вы получите за это зачет. — Профессор вернул на место верхний лист блокнота и взглянул на рисунок: — А это кто?

— Не могу точно сказать, господин профессор. Просто лицо, которое я где-то видел.

На самом деле это было лицо Владиса Грутаса, только Ганнибал не знал его имени. Это лицо он часто видел на диске луны и на полночном потолке своей спальни.

Целый год серого света, льющегося в окна школьного класса. Что ж, по крайней мере этого света хватало, чтобы рисовать, а классы менялись, поскольку школьные руководители переводили Ганнибала из класса в класс — сначала в один класс более высокого уровня, потом в другой, и снова, и снова.

И вот наконец школьные каникулы.

В первую осень после смерти графа и отъезда Чио леди Мурасаки стала особенно остро ощущать свои утраты. Когда муж был жив, она устраивала ужины на лужайке перед замком; за столом с ней вместе были граф Лектер, Ганнибал и Чио, они наблюдали восход осенней полной луны и слушали осеннее пение ночных сверчков.

Теперь на террасе своей парижской квартиры она читала Ганнибалу письмо от Чио о том, как идут приготовления к свадьбе, и оба они наблюдали, как луна близится к своему полнолунию, но слышать пения сверчков они здесь не могли.