Каждый вдох - Николас Спаркс (2019)

Она прошлась по дому, выключая свет. Некоторые из выключателей срабатывали не сразу, и возиться с ними пришлось дольше обычного.

Чемодан стоял у входной двери рядом с деревянной шкатулкой, которую Хоуп принесла с чердака. При виде шкатулки она сразу подумала о Тру, хотя, по сути, никогда не забывала о нем. Ему сейчас должно быть шестьдесят шесть лет. Интересно, бросил ли он свою работу гида, по-прежнему ли живет в Зимбабве либо же переехал в Европу, Австралию или какую-нибудь более экзотическую страну? Хоуп гадала, часто ли Тру видится с Эндрю и стал ли уже дедушкой за годы, которые они не виделись. Ей было любопытно, женился ли он во второй раз, есть ли у него кто-нибудь и помнит ли он ее, да и жив ли, если на то пошло… Хоуп считала, что она бы почувствовала, если бы Тру ушел из жизни, потому что их связывает незримая нить, но тут она готова была признать, что скорее выдает желаемое за действительное. А больше всего Хоуп не давал покоя вопрос: могут ли последние слова его письма оказаться правдой и неужели для них все и всегда будет возможным?

В спальне она надела пижаму, подарок Рейчел на прошлое Рождество. Пижама была теплой и удобной, как Хоуп и хотела. Она легла под одеяло и аккуратно расправила его, надеясь, что к ней придет сон, так часто ускользавший в последнее время.

В прошлом году в коттедже у океана Хоуп тоже лежала без сна, думая о Тру. Она мечтала, чтобы он вернулся к ней; дни, проведенные с ним, всплывали в памяти отчетливо и живо. Хоуп помнила знакомство на пляже и кофе, который они пили в первое утро; она в сотый раз в подробностях перебирала ужин в «Клэнси» и обратный путь по берегу до коттеджа. Хоуп чувствовала на себе взгляд Тру, когда они пили вино на веранде, слышала звук его голоса, когда он вслух читал письмо Джо у «Родственных душ», но больше всего вспоминала нежные, чувственные занятия любовью, глубокое волнение, читавшееся на его лице, и слова, которые он ей шептал.

Она удивлялась, какими реальными до сих пор кажутся его искренность и страсть к ней и даже ее неослабевающее чувство вины. Что-то сломалось в Хоуп в то утро, но ей хотелось верить, что из этой трещины проросло более сильное, волевое качество: всякий раз, когда жизнь становилась невыносимо трудна, Хоуп думала о Тру, напоминая себе, что в случае чего он приедет. Тру сказал ей об этом в их последнее утро, и этого обещания Хоуп хватало, чтобы жить дальше.

В прошлом году у океана, когда сон не приходил, она поймала себя на попытке переписать прошлое. Хоуп представляла, как сворачивает к шоссе, останавливает машину и бежит обратно к Тру, а потом садится за стол с Джошем и признается, что полюбила другого. Дальше шел туманный образ встречи в аэропорту, куда она приехала бы забрать Тру, прилетевшего из Зимбабве: в ее воображении они обнимались у стойки выдачи багажа и целовались среди толпы пассажиров. Тру, обняв ее за плечи, вел к машине, и Хоуп почти воочию видела, как он легко забрасывает большую спортивную сумку в багажник. А потом они занимались любовью в квартире, где Хоуп жила много лет назад.

Но после этого фантазия отказывала. Хоуп не представляла, какой дом они бы выбрали. Воображая себя и Тру вместе на кухне, она в душе рисовала кухню либо в коттедже, который родители давным-давно продали, либо в доме, который они купили с Джошем. Хоуп не представляла, кем бы Тру работал, а когда напрягала воображение до предела, ей казалось, что в конце дня он приходил бы домой, одетый, как тогда на пляже, – будто вернувшись с очередного сафари. Она понимала, что Тру регулярно летал бы в Булавайо к Эндрю, но у нее не было решительно никакого представления о том, как может выглядеть его дом или район в Булавайо. При этом Эндрю всегда оставался десятилетним, а Тру в ее мечтах ни разу не было больше сорока двух.