О чем мы солгали - Камилла Уэй (2019)

Я не перестаю задаваться вопросом, планировала ли она втайне заранее то, что потом совершила. Предпочитаю думать, что нет; хочу верить, что она была по-своему счастлива или, по крайней мере, довольна жизнью в тот период времени. Но, положа руку на сердце, мне всегда казалось, что моя дочь счастлива только если она причиняет боль другим людям. И чтобы быть откровенной до конца: думаю, Ханна тогда просто выжидала удобного случая.

* * *

Единственной нашей отрадой в те дни был Тоби. Наш забавный, солнечный мальчик. Несмотря на прошлые обиды, Тоби ходил за Ханной по пятам, как собачка, его лицо сияло при каждой их встрече. Но Ханна активно и недвусмысленно давала ему понять, что терпеть его не может и это возымело свое действие: когда Тоби исполнилось пять, а Ханне одиннадцать, он практически перестал ее замечать.

У нас почти не было семейных выходов; вместо этого мы с Дагом поочередно выводили Тоби, но несмотря ни на что он оставался счастливым, добрым и любящим ребенком. Я была очень близка с Тоби. Каждый день он признавался мне в любви, приносил из школы подарки, сделанные своими руками. Я его обожала.

Помню, как он однажды сказал:

– Ханна ненавидит меня. Она ненавидит тебя и папу.

Но к тому времени я уже перестала болезненно относиться к подобным вещам.

– Ну, это же Ханна, – ответила я. Я больше не пыталась ничего скрывать или замалчивать.

– У нее странные глаза, – сказал он. – Они меня пугают.

На это я ничего не смогла ответить. Он верно подметил: было что-то особенное в ее взгляде, думаю, такой взгляд называют отсутствующим, долго выдержать его невозможно.

Один инцидент я сохранила в памяти. Ханне тогда было двенадцать… к нам зашла познакомиться новая соседка. Я пригласила ее в дом и приготовила чай. Помню, мне было очень приятно принимать ее, ведь большинство жителей деревни игнорировали нашу семью. Когда мы прощались в дверях, я повернулась и увидела на лестнице Ханну, наблюдавшую за нами. Она поняла, что я ее заметила и прошла на кухню за стаканом молока. Поначалу я не придала этому эпизоду никакого значения, пока немного позднее в тот же день до моей комнаты не донесся голос Ханны.

Я пошла проверить ее и через щель в двери увидела, как Ханна стоит перед зеркалом и разговаривает сама с собой.

– До свидания, Кэрол, как мило, что ты заглянула к нам познакомиться, – говорила Ханна.

Она повторяла слово в слово то, что я сказала соседке несколькими часами ранее. Ханна тренировалась до тех пор, пока не смогла точно воспроизвести тембр голоса и интонацию.

– До свидания, Кэрол, как мило, что ты заглянула к нам познакомиться. – Ханна копировала мою улыбку, мой прощальный взмах рукой. От увиденного у меня волосы на затылке встали дыбом.

Понимала ли я тогда, что она из себя представляет? Могла ли ее остановить? Годы спустя, во время суда над Ханной, они, конечно, не церемонились и использовали термин, который я была не в силах заставить себя произнести вслух. Социопат. Так называл ее приглашенный эксперт, свидетель по делу, тем прекрасным летним днем, когда лучи послеобеденного солнца пробивались сквозь маленькие заляпанные окошки в зал, где на скамье подсудимых Ханна ожидала приговора. Но пока она была маленькой девочкой, я молилась, чтобы мы ошиблись на ее счет, чтобы она переросла свои проблемы и все бы ушло само собой. В течение пяти лет Ханна вела себя прилично, старалась избегать неприятностей. Думаю, я позволила себе надеяться, что так или иначе все будет о’кей.

16

Лондон, 2017

Повернув за угол на улицу Грейт-Истерн, Клара увидела впереди бар «Осьминог» и замедлила шаг, охваченная внезапной паникой. Может, и прав был Мак, полагая, что идти туда в одиночку – полное безумие.