Преступления прошлого - Кейт Аткинсон (2010)

Сама Амелия смотрела только новости и документальные фильмы и иногда «Антикварные гастроли»[31] по воскресеньям и была поражена объемами дерьма, доступного зрителю двадцать четыре часа в сутки. Неужели кому-то это помогает наполнить жизнь содержанием? Неужели люди действительно думают, что подобный бред и есть высшая точка эволюции? «Ой, да брось, Милли, — (предсказуемо) отмахнулась Джулия, — какая разница, кто что делает? В конце концов мы все умрем». — «Это точно», — согласилась Амелия.

Как только они избавятся от Виктора и его пожиток, можно будет выставить дом на продажу и покончить с этим. Или, по крайней мере, подготовить к тому, чтобы выставить на продажу, — ибо адвокат Виктора с диккенсовской мрачностью в голосе процедил, что надо «подтвердить завещание». Тем не менее завещание было абсолютно ясным: все делилось строго пополам, Сильвии не доставалось ничего, потому что (видимо) она категорически от своей доли отказалась. «Как Корделия», — сказала Джулия, и Амелия возразила: «Ну, не совсем как Корделия», но странное дело, тема не получила развития. Со смертью Виктора, два дня назад, они стали меньше спорить. Пока они разгребали его одежду (годную разве что для бродяги) и выбрасывали старые алюминиевые сковородки и книги по математике, распадавшиеся от одного прикосновения, между ними зародилось новое чувство товарищества. Почему-то все в доме было какое-то неприятное, и на кухне и в ванной Амелия надевала резиновые перчатки и опрыскивала все антибактериальным спреем. «Ты ведешь себя так, как будто у него была чума», — неуверенно заметила Джулия, успевшая прокипятить все простыни и полотенца, которыми они пользовались.

Несмотря на июльскую жару, в доме Виктора был свой сырой, прохладный климат, независимый от внешнего мира. Каждый вечер они разводили огонь и сидели у камина в гостиной — с таким же благоговением, должно быть, смотрели на костер доисторические люди, разве что у них не было полного пакета кабельных каналов для развлечения. Когда днем они выползали в задушенный сорняками сад, чтобы глотнуть свежего воздуха, то каждый раз удивлялись палящему зноем белому средиземноморскому солнцу.

Амелия спала в старой комнате Сильвии, где та спала, пока не нашла свое абсурдное, необъяснимое призвание. Конечно, к тому времени она уже давно обратилась в католичество, чем довела Виктора до инфаркта, но, когда она отказалась от места в Гёртоне,[32] где должна была изучать математику, и собралась в монастырь, все думали, что Виктор ее таки убьет. Джулия и Амелия, тогда еще школьницы, считали, что отказ от мира и вступление в закрытый орден — излишне драматический способ убежать от Виктора. (Неужели его и правда завтра кремируют, обратят в прах? Как странно, что можно сотворить такое с человеческим существом, — достаточно лишь получить разрешение. Просто избавиться от кого-то, как от мусора.)

Сильвии не пришлось разбираться с последствиями отцовской смерти. Быть Христовой невестой — шикарный способ уклонения. Джулия обожала говорить о том, что ее сестра — монахиня, потому что у окружающих челюсти отвисали («Твоя сестра?»), Амелия же стыдилась этого. Господь постоянно беседовал с Сильвией, но она никогда не выдавала содержания этих бесед, только улыбалась этой своей благочестивой улыбкой (загадочной и выводящей из себя). Можно подумать, они с Богом были на дружеской ноге, обсуждали экзистенциальную философию за бутылкой дешевого вина в углу старого паба на набережной. Сильвия болтала с Ним, сколько Амелия себя помнила. Она правда думала, что Он с ней разговаривает? Все-таки она правда была немного того? По меньшей мере, истеричкой. Слышала голоса, как Жанна д'Арк. Кстати, с Жанной д'Арк она тоже разговаривала, нет? Еще до смерти Розмари и исчезновения Оливии. Кто-нибудь хоть раз допускал возможность того, что у Сильвии шизофрения? Заговори Бог с Амелией, она решила бы, что сошла с ума. М-да, жаль, что в свое время никто не обратил внимания на чудное поведение Сильвии.