Преступления прошлого - Кейт Аткинсон (2010)

Генри имел такой успех у Джулии, что Амелия решилась представить его коллегам. Он отлично нейтрализовал равно жалостливые и насмешливые взгляды, которые она обычно к себе притягивала. Она слышала, как другие преподаватели называли ее «старой девой», и знала, что некоторые считают ее лесбиянкой. При мысли о лесбиянках ее начинало подташнивать. Джулия как-то сказала, что занималась сексом с женщинами, просто бросила в разговоре как ни в чем не бывало, словно рассказывая о любимом супермаркете или недавно прочитанных книгах. Амелия всегда старалась сохранять невозмутимое лицо, потому что Джулия, само собой, обожала ее шокировать. Неужели Джулия готова спать с кем угодно? Даже с собакой?

— Зоофилия? — задумчиво произнесла Джулия. — Ну, только если бы пришлось.

— Пришлось? Для роли?

— Ну нет, например чтобы спасти тебе жизнь.

Стала бы Амелия заниматься сексом с собакой, чтобы спасти жизнь Джулии? Какая ужасная была бы проверка.

Для завсегдатаев преподавательской с Генри ее познакомила сестра. Все полагали, что раз она актриса, то ведет богемную жизнь, — обычно Амелию это раздражало, но иногда бываю кстати. Этот второй Генри жил в Эдинбурге, что делало его недоступным для знакомства и занимало ее на выходные: «Да вот лечу в Шотландию, Генри берет меня на рыбалку» (по ее представлениям, именно так проводят время в Шотландии). При этом она думала о королеве-матери,[97] такой нелепой в этом своем макинтоше и бродовых сапогах, как она стоит посреди мелкой бурой речки (где-нибудь на окраине Бригадуна,[98] не иначе) и ловит форель на удочку. Амелия никогда не бывала севернее Йорка, да и то только для того, чтобы посмотреть на Джулию в пантомиме, в роли кошки Дика Уиттингтона[99] (интерпретация, очевидно, предполагала, что у кошки непрерывная течка). Амелия представляла себе, что между Йорком и наводненными членами королевской фамилии шотландскими горами простираются закопченные земли, где ржавеют подъемные краны и заброшенные заводы и где живут преданные короной, но хранящие ей верность люди.[100] Да и, разумеется, вересковые пустоши, бескрайние угрюмые просторы под мрачным небом, и по этим просторам шагают угрюмые, мрачные мужчины с намерением достичь своего родового гнезда, распахнуть двери и выбранить осиротелых, но твердых духом экономок.[101] Или — еще лучше — угрюмые, мрачные мужчины ехали верхом, и мощные крупы их вороных скакунов лоснились от пота…

— Милли?

— Что?

— Ты меня не слушаешь, я говорила, что на часть денег, что мы выручим за дом, можно будет устроить себе отличный отпуск.

Джулия разводила огонь в камине, сворачивая листы газет на растопку. Амелия нахмурилась и включила телевизор. Поначалу Амелия предлагала Джулии смотреть каналы покультурнее, «Перформанс», или «Дискавери», или, в крайнем случае, «ТВ5», чтобы освежить французский (правда, в поисках «ТВ5» пришлось пролистать порно и спорт), но Джулия подавила эту идею в зародыше («Милли, отвянь»), так что теперь они коротали вечера у камина под комедийные сериалы семидесятых годов и нафталиновые драмы: «Бержерак», «Полдарк», «Дуракам везет»[102] — создавалось впечатление, что их гоняют в эфире по кругу.

— Настоящее путешествие, — продолжала Джулия, — сафари в Африке или трекинг по Непалу, можно посмотреть храмы Мачу-Пикчу или сплавать в Антарктиду. Что скажешь, Милли?

Амелия никогда не путешествовала, потому что у нее никогда не было попутчика. Она ездила в отпуск только с Джулией: один раз в Португалию (это было мило) и один раз в Марокко (это был кошмар), поэтому, по ощущениям Амелии, она видела мир сквозь маленькое окошко; и все же при мысли о том, чтобы поехать куда-нибудь, открыть для себя мир, оказаться в горах, посреди океана, в каком-нибудь опасном, незнакомом месте, вдали от покоя английской гостиной, у нее от страха кружилась голова и тошнота подступала к горлу.