Светила - Элеанор Каттон (2015)

На взгляд Фроста, поселение в Каньере представляло собою унылое зрелище. Палатки старателей, выстроившиеся неровными ступенчатыми уступами, низко просели под тяжестью нескончаемого дождя, а несколько так и вовсе обрушились. Протянутые между ними тут и там веревки провисали под флагами и мокрым бельем. Отдельные палатки были укреплены самодельной облицовкой из шифера и глины и держались куда надежнее; какой-то предприимчивый субъект додумался растянуть второй лист между деревьями над палаткой в качестве дополнения к откидному клапану. К стволам деревьев были приколочены гвоздями раскрашенные щиты, рекламирующие все мыслимые развлечения и напитки. (Чтобы открыть на прииске кабак, достаточно было парусинового навеса да бутылки; хотя, если бы служители закона застали владельца на месте преступления, ему грозил бы штраф, а то и тюрьма; торговали там алкоголем, произведенным по большей части тут же, в лагере. Чарли Фрост однажды попробовал каньерское пойло и тут же с отвращением выплюнул: маслянистое, кислое на вкус, с какой-то густой взвесью и воняет фотоэмульсией.)

Фрост дивился тому, что дождь не загнал золотодобытчиков под крышу, – похоже, ничто не могло охладить их пыл. Они толпились у реки: кто, по колено в воде, промывал золото на лотке, кто громыхал промывочными корытами, кто надраивал кастрюли, купался, замачивал белье, штопал дыры и плел веревку на берегу. Все были одеты, как водится среди старателей, в молескин, саржу и твил. Некоторые щеголяли в кушаках ярчайшего алого цвета по тогдашней пиратской моде, большинство носили мягкие шляпы с широкими опущенными полями. Работая, они перекликались между собою, дождя словно бы не замечая. Фоном для этих возгласов служил привычный приисковый гвалт: звенящие удары топора, смех, посвист. В воздухе клубился синий дым и неспешными толчками рассеивался над рекой. Из-под деревьев донесся звук аккордеона, и откуда-то издалека – гром аплодисментов.

– Тихо здесь, правда? – промолвил Мэннеринг. – Даже для субботы.

Фрост так не считал.

– И народу никого, – продолжил Мэннеринг.

Фрост видел вокруг десятки, если не сотни, людей.

Панорама, открывшаяся их взорам, стала для Чарли Фроста первым впечатлением от Каньера – да собственно говоря, первым впечатлением от окрестностей Хокитики в общем и целом, ведь за семь месяцев с тех пор, как он преодолел Хокитикскую отмель, он так ни разу и не выбрался вглубь страны, да и вдоль берега ни разу не ездил дальше верхней террасы Сивью. И хотя он частенько жаловался на недостаток средств, в глубине души он знал, что его натуре приключения противопоказаны. Теперь же, видя, как какой-то человек подтаскивает ветку к костерку у кромки воды и бросает ее целиком на темные угли, взметнув столп дыма, который обволакивает его черным облаком, так что старатель заходится в ужасном, раздирающем легкие кашле, наводящем на мысль, что бедняга на этом свете не жилец, Фрост решил, что его консерватизм целиком и полностью оправдан.

«Каньер, – сказал он себе, – мерзопакостное, Богом позабытое место».

Лодка вышла на мелководье, киль заскреб по камням. Носовые гребцы спрыгнули за борт и вытащили суденышко из воды, чтобы Мэннеринг с Фростом смогли сойти на берег, не замочив ботинок, – напрасная любезность, поскольку ботинки их уже промокли насквозь. Колли скакнула через планширь и плюхнулась брюхом в воду.

– Фу-ты! – проворчал Мэннеринг, неуклюже перебираясь на камни и потягиваясь всем телом. – Надо было другие брюки надеть. Не тот денек, чтоб модничать, – э, Чарли? В такую погоду франт полным идиотом выглядит! Вот чес-слово!