Светила - Элеанор Каттон (2015)

Спустя мгновение хозяин гостиницы присел подобрать с пола муслиновое платье, намереваясь отряхнуть его и, сложив, повесить на спинку дивана. Платье оказалось тяжелее, чем ему представлялось, – и с чего бы? Это же всего-навсего муслин да нитки – теперь, когда открепили кринолин, сняли нижние юбки и прочие причиндалы! И чего ж оно такое увесистое-то? Клинч пощупал ткань – и ощутил между пальцами что-то странное. Он вывернул платье – а это что такое? – что-то массивное явно проложено между швами, вроде как ряд камешков. Он просунул палец под нитку, нитка порвалась, и он протолкнул указательный и большой палец под подогнутый и подшитый край. Может, тут набивка какая-нибудь? К вящему своему изумлению, вытащил он щепоть чистого золота.

Анна по-прежнему спала, прижавшись щекой к краю ванны. С неистово колотящимся сердцем Клинч прощупал швы платья, от оборок юбки до лифа. В ткани были спрятаны многие унции, если не фунты. И все – самородное золото! Что, спрашивается, Анна делала в Чайнатауне, если вернулась одурманенная опиумом и в платье, нашпигованном ценным металлом? Она, верно, куда-то переправляла золотишко – контрабандой переправляла, по всей видимости. В Чайнатаун? Что за нелепость! Должно быть, она из Чайнатауна его несла. Вероятно, в обмен на опиум! Клинч лихорадочно размышлял. Он припомнил, что прятать золото в подкладке одежды – это расхожий способ уклониться от уплаты таможенных пошлин, хотя дело, конечно, опасное: если поймают – плати огромные штрафы, а не то и в тюрьму загремишь. Но сама Анна ни разу не старатель – ради всего святого, она ведь женщина! – золото наверняка не ее. Кто-то, по-видимому, Анне достаточно доверяет, чтобы спрятать это золото в ее одежде. И Анна достаточно доверяет этому человеку, чтобы пойти ради него на подобный риск.

И тут его осенило: Мэннеринг. Дик Мэннеринг был хозяином чуть ли не всех китайцев Каньера; они трудились на его участках за ничтожное жалованье. А еще Мэннеринг был Анниным работодателем. Ну конечно же! Все знали, что Мэннеринг грязными делишками не брезгует, – да чего и ждать от сутенера? И не сам ли он повторял снова и снова, что Анна Уэдерелл – лучшая из шлюх?

Клинч вновь обернулся к Анне и вздрогнул, заметив, что глаза ее открыты и неотрывно глядят на него.

– Как водичка? – глупо спросил он, встряхивая платье, так чтобы скрыть щепоть золота в пальцах.

Она довольно замурлыкала, но скромности ради сдвинула колено и, скрестив руки, прикрыла грудь. Ее округлый живот являл собою идеальную сферу, что покоилась на белесоватой поверхности воды, словно яблоко в ведерке.

– Так ты пешком от самого Каньера шла? – спросил Клинч.

Вряд ли она только что отшагала четыре мили – она ж головы поднять не в силах! Она ж на ногах не держится!

Она снова мурлыкнула что-то, дробя ноту надвое, в знак отрицания.

– А как же? – не отступался Клинч.

– Дик как раз проезжал мимо, – пробормотала она. Слова в ее устах были вязкими, как патока.

Клинч шагнул ближе:

– Дик Мэннеринг – проезжал через Чайнатаун?

– Мм. – Она вновь закрыла глаза.

– И подвез тебя, да?

Но Анна не ответила. Она опять заснула. Голова бессильно откинулась к краю ванны, скрещенные на груди руки упали, ушли под воду и снова всплыли на поверхность.

Клинч по-прежнему держал в пальцах щепоть золота. Он осторожно повесил платье на спинку стула, золото опустил в карман, потер указательный и большой палец друг о друга, стряхивая чешуйки, – словно жаркое солил.

– Что ж, ванна в твоем распоряжении, – проговорил он и вышел за дверь.