Светила - Элеанор Каттон (2015)

Однако на следующее утро Уэллса обнаружили мертвым; в день его похорон под кроватью нашли пузырек с лауданумом, а еще несколько дней спустя оказалось, что корабль Карвера «Добрый путь» снялся с якоря ночью 14 января, вне графика и под покровом тьмы. Тауфаре был в ужасе. Все свидетельства словно бы указывали на то, что Фрэнсис Карвер причастен к смерти отшельника, а если это правда, то не кто иной, как Те Рау Тауфаре, предоставил ему такую возможность, недвусмысленно сообщив, где Уэллса искать! Что еще ужаснее, он взял плату за свое предательство.

Самообладание Тауфаре, как неотъемлемая часть его представления о себе самом, не позволяло ему поступать необдуманно. Осознание того, что он предал друга за деньги, жгло его стыдом, и стыд этот являл себя как пропитанная отвращением ярость, направленная одновременно внутрь себя и вовне. После похорон Уэллса маори целыми днями пребывал в настроении самом мрачном, скрипел зубами, дергал себя за вихор и проклинал Фрэнсиса Карвера на каждом шагу.

Расспросы Девлина вновь ввергли Тауфаре в дурное расположение духа. Он вздернул подбородок, сверкнул глазами.

– Если какое-то неоконченное дело промеж них и было, теперь оно окончено! – гневно отвечал он.

– Конечно-конечно, – отозвался Девлин, успокаивающе замахав руками. – Но понимаете, я где-то слыхал, будто они братья. Да, Кросби Уэллс и Карвер. Может, это просто фигура речи, как вы сами выразились, но мне хотелось уточнить.

Тауфаре был ошеломлен. Скрывая свое замешательство, он сердито зыркнул на капеллана.

– Вы что-нибудь об этом знаете?

– Нет, – сказал, как сплюнул, Тауфаре.

– Уэллс никогда не упоминал при вас имени Карвера?

– Нет.

Девлин, видя, как разом испортилось настроение собеседника, решил испробовать иной подход:

– А Кросби Уэллс далеко продвинулся в изучении языка маори?

– Не так, как я в английском, – покачал головой Тауфаре.

– В этом я ни минуты не сомневаюсь! Ваш английский превосходен.

Тауфаре вздернул подбородок:

– Я путешествовал с землемерами. Многих водил через горы.

Девлин улыбнулся:

– А знаете, мне сдается, я чувствую в вас нечто от родственной души, Те Рау. Думается, не такие уж мы и разные, вы и я, – мы делимся своими историями, своим языком, ищем в людях братьев. Нет, не такие уж мы и разные, если вдуматься.

Девлин говорил скорее по наитию, нежели с дальним расчетом. Годы священнического служения научили его, что разумно всегда начинать с точек соприкосновения, а если их нет, то, значит, такую связь следует выдумать. Не то чтобы эту практику сочли бы нечестным приемом, но правда и то, что, будучи приперт к стене, Девлин затруднился бы описать это кажущееся сходство в деталях и отделался бы общими фразами.

– Я не человек Божий, – хмуро возразил Тауфаре.

– И однако ж, в вас есть многое от Бога, – отвечал Девлин. – Сдается мне, вы интуитивно склонны к молитве, Те Рау, раз пришли сюда сегодня. Отдать дань уважения вашему близкому другу на его могиле – в сущности, помолиться за него.

Тауфаре помотал головой:

– Я не молюсь за Кросби. Я его помню.