Светила - Элеанор Каттон (2015)

– Охотно бы на это полюбовался, – промолвил Гаскуан, снова берясь за вилку. – Еще охотнее, чем поглядел бы, как вы наденете мягкую шляпу с вислыми полями, сапоги до колен и приметесь шарить по заброшенным выработкам в поисках золотишка! Мне и в такое-то с трудом верится, сказать по правде.

Мади уже купил себе скатку, лоток для промывки песка и полный старательский костюм из молескина и сержа, но, если не считать нескольких случайных вылазок в Каньер, он на самом-то деле не то чтобы всерьез настроился на мытье золота. Он еще не ощущал в себе готовности начать новую жизнь на ниве старательства и твердо вознамерился повременить до тех пор, пока дело Эмери Стейнза и Кросби Уэллса не будет окончательно закрыто, – это решение он принял, оправдываясь необходимостью, но в реальности ему ничего не оставалось, как только ждать новых сведений да, подобно Гаскуану, обдумывать информацию, которой уже располагал.

Мади уже дважды продлевал срок пребывания в «Короне» и ввечеру 18 февраля собирался сделать это в третий раз. Эдгар Клинч приглашал его перебраться в «Гридирон», всячески предлагая занять номер, некогда принадлежавший Анне Уэдерелл, а ныне пустующий. Роскошный вид поверх хокитикских крыш на одетые снегом вершины Альп на востоке не произведет впечатления на простого старателя, а Мади, будучи джентльменом, по достоинству оценит гармонию природы, по всей видимости недоступную прочим. Но Мади вежливо отказался: он уже успел полюбить «Корону», невзирая на всю ее обшарпанность, и, как бы то ни было, не хотел слишком сближаться с Эдгаром Клинчем, ведь дело о припрятанном состоянии Кросби Уэллса того и гляди будет передано в суд, а в таком случае Клинч – заодно с Нильссеном, и Фростом, и разными другими людьми – непременно подвергнется допросу. Тринадцать человек поклялись, каждый своей честью, сохранить в секрете совет в гостинице «Корона», но Мади не любил полагаться на чужую честь, поскольку не слишком верил в людскую принципиальность, за исключением разве что своей собственной; он ожидал, что рано или поздно хотя бы один из оставшихся двенадцати нарушит слово, и твердо решил в преддверии этого события держаться от них на некотором расстоянии.

Мади уже представился Алистеру Лодербеку, обнаружив, что, благодаря полученному обоими юридическому образованию, у них есть несколько общих знакомых: адвокатов и судей в Лондоне, каковых Лодербек то превозносит, то порицает, то вообще списывает со счетов в самонадеянных тирадах, которые не допускали ни вмешательства, ни ответа. Мади учтиво внимал им, но впечатление у него сложилось нелестное, так что он покинул сцену их первого знакомства, не имея намерения таковое возобновлять. Он видел, что Лодербек – из тех людей, которые не станут искать расположения человека, чьи связи не сулят ему никаких выгод.

Это шло совершенно вразрез с его ожиданиями, более того, Мади с превеликим изумлением обнаружил, что его подлинные симпатии скорее на стороне начальника тюрьмы Джорджа Шепарда, нежели на стороне политика Лодербека.

Мади видел Шепарда лишь мельком, на открытом собрании на Ревелл-стрит, но не мог не восхититься тюремщиком как человеком, который умеет держать себя в руках и неизменно вежлив, пусть от суровой вежливости этой и веяло холодом. На совете в «Короне» характер Шепарда получил оценку столь же критичную, сколь Лодербек – сочувственную; это лишний раз подтверждает, думал про себя Мади, что никогда не следует полагаться на чужие отзывы о третьем лице. Ведь нрав человеческий – это капризное сочетание восприятия и обстоятельств; только теперь Мади осознал, что столь же невозможно вычленить истинный образ Шепарда из Нильссенова рассказа о нем, сколь и истинный образ Нильссена – из его характеристики Шепарда.