Кукушка - Натали Дэниелс (2020)

– Просыпаются! Просыпаются! Кричат!

Эмма тронула руку Конни.

– Они в порядке! В порядке! Слышите?

Бесполезно. Конни слышала только детские крики; кровь отлила у нее от лица, тело одеревенело, мышцы на исполосованной шрамами шее набухли. Начинался припадок.

Эмма опустилась на колени и крепко сжала ее руки.

– Слушайте меня! Энни в порядке! Они обе в порядке! С ними все хорошо! Они живы!

– Вытащите их! Сделайте что-нибудь! – истошно кричала Конни. – Помогите!!!

У нее вырвался нечеловеческий вопль, столь глубинный и сокровенный, что Эмма в ужасе отпрянула. Такой вопль она уже слышала много лет назад – от себя.

– Конни! – крикнула она и дала ей пощечину. – Они спаслись, Конни! С цементного завода шли рабочие; они видели, как машина съехала в воду и ее потащило течением. Они бросились на помощь, Конни! Всех вас вытащили! Энни в порядке! Она в порядке!

Конни уставилась на Эмму, внезапно обмякая на стуле.

– Зачем меня спасли?! Не надо было!!!

* * *

С тех пор как она не приходит, дела мои не очень. Я не знаю, почему она меня бросила. Она была ниточкой, связывающей меня с миром, моей жизненной артерией. Теперь ее нет. Я все еще беседую с ней. «Доктор Робинсон, – говорю я, – какое красивое у вас платье! Что вчера приготовил на ужин Душка Сай?» А если, как в былые времена, тянет понахальничать, спрашиваю: «Душке Саю вчера повезло?» Она не слышит, потому что она у меня в голове. Но я представляю, как падают на лицо ее волосы, как она краснеет и конфузится. Или улыбается – и от этого радостно. Не очень у меня получалось ее веселить. Она поставила на мне крест; я сделала что-то ужасное, непростительное. Я потеряла всех. Раз или два приходил Карл. Не помню, чтобы я его видела, но на тумбочке у кровати появились «Твикс» и дерьмовый журнал. Я не ем и не читаю. Я больше не желаю жить, не заслуживаю, однако мое тело продолжает функционировать. Удивляюсь, как так: я ведь его не использую, не кормлю, оно мне не нужно. Единственное, что оно делает, – лежит на постели; через одну трубку меня кормят, через другую – откачивают отходы. Иногда ворочают или моют. Может, дьявол все-таки поймал меня, и я в аду, и ад – эта комната…

На потолке пятьдесят семь панелей; с двух облезает краска. Это ад, доктор Робинсон? Пожалуйста, ответьте. Вы сейчас дома, доктор Р.? С Душкой Саем? Трахаетесь под сериал? Вы хоть иногда меня вспоминаете? Я скучаю по вашим бесконечным глупым вопросам. Представляю, как она работает, навещает пациентов, сидит с перевернутым вверх тормашками блокнотом на коленях, блюет в их унитазы… Я им завидую. Я думала, между нами что-то такое было. Вспоминаю добрые старые времена, заново прохожу в уме каждую сессию, все ее слова, все секреты. Представляю, что я это она – одурев от усталости, качу коляску с орущим ребенком… Я даже не постаралась ее утешить. А жаль. О, я о стольком жалею…

– Конни!

Голос до боли знаком. Я уже не различаю, что в моей голове, а что снаружи, и глаза открывать не тружусь.

– Конни!

– Да.

– Это я.

– Привет, я.

– Я пришла.

Начинаю думать, что, может быть, голос все-таки не в голове, и с огромным усилием разлепляю веки. День. Панели на потолке серые, а не белые. И краска слезает с трех, а не с двух.

Чувствую холодную влажную ладонь. Меня берут за руку. Пытаюсь повернуть голову. Кто-то сидит рядом с сумкой на коленях. Сначала я ее не узнаю́: к моему горизонтальному миру она расположена под непривычным углом. Зато узнаю аромат. Да, это она, сидит на стуле, полная света, как все люди, которые приходят снаружи, из той реальности, где мне больше нет места. Мелькает мысль, что я ее себе просто вообразила.

– Несс? – говорю я, хотя голос мой за ненадобностью давно пропал.

Она улыбается. Такая знакомая. Подстриглась и выглядит старше, но по-прежнему красива. Темные глаза полны новой нежной грусти.