Кукушка - Натали Дэниелс (2020)

Удивляюсь ее горячности. Она откладывает блокнот – так толком его и не перевернула – и вытягивает ноги. Встает в своей неспешной манере и начинает прохаживаться по комнате с какой-то непонятной мне внутренней целью. Мне нравится ее новый темный наряд, гвоздики-черепа в ушах. Когда она проходит мимо, улавливаю запах… Она пила, а ведь еще только середина дня.

– Расскажите про Милтон-хаус, – прислоняется к подоконнику и приподнимает бровь.

– Нечего рассказывать. Вы там бывали?

– Нет. Знакомая работала.

И снова очень необычно – прежде доктор Р. никогда не делилась личной информацией.

– Почему меня перевели сюда?

Она пристально смотрит и повторяет:

– Милтон-хаус, Конни…

– Я почти не помню.

– Вы были там шесть недель, должны помнить.

– Что вы хотите знать?

– Все. В частности, хочу услышать про вечер, когда вы сбежали.

– Я не помню.

– Попытайтесь.

Нет, все-таки ей надо за собой последить – говорит, как школьная училка. Душка Сай, наверное, сыт по горло; спорим, эта двадцатитрехлетняя пигалица его так не поучает, спорим, она думает, что солнце светит через его анус. Мы все расцветаем от обожания.

– Я в самом деле не помню. Меня накачали химией под завязку.

Впрочем, какие-то фрагменты в памяти сохранились: как меня туда привезли; хитрый мужик в белом халате, который велел оставлять дверь открытой, чтобы он мог в любое время ко мне заглянуть – извращенец, глазел, когда я раздевалась; очередь за лекарствами, как в «Полете над гнездом кукушки»; помню, смотрели, пока я глотаю таблетки, а если отказывалась – кололи в зад; помню это вечное гиперчувствительное состояние, которое, словно магнит, притягивало психов – я ощущала себя Крысоловом чокнутых; тошнотворно-зеленые двери; лампочки в коридоре, которые загорались, как только ступишь на линолеум, и гасли за спиной, одновременно сводя с ума и создавая иллюзию контроля; я знала, что нахожусь в затерянном мире, что как-то просочилась сквозь сетку на эту сторону, во мрак, где никто меня не ждет; и другие еще более странные вещи, которые лучше забыть.

– Как вы там себя чувствовали?

Ха!

– Я там себя не чувствовала. В этом все дело.

– Мне надо знать, что вы помните.

Как подобрать слова? Состояние вроде диссоциативной фуги, все слишком запутано. Я понимала только одно: это неправильно. Помню, пришел Карл, сел, мрачно поджав губы, а я пыталась объяснить, что, может быть, я просто такой необычный человек. «Нет, – ответил он. – Ты самая обычная».

– Вы помните, как узнали о смерти матери?

Смотрю на шрамы на запястьях и ковыряю засохшую корочку.

– Да, – отрываю корочку целиком. – Пришел доктор; сообщил, что мама «скончалась». Ненавижу эту словесную галиматью! Хоть врач-то мог бы сказать прямо!

Выходя из палаты, закинул в рот леденец и распорядился не закрывать дверь и приглядывать, чтобы я не покончила с собой. Вначале показалось смешно. Во-первых, я ему насчет матери не поверила. Я больше никому не доверяла, знала, что все люди – лжецы и обманщики и намеренно стараются свести меня с ума, все, даже Карл – он с ними заодно. Карл, кстати, потом снова пришел, один, без детей – они, видимо, меня боялись. Заплакал и сказал, что Джулия наглоталась таблеток. Тогда я впервые подумала, а вдруг правда. Я ждала ее каждый день. Она не приходила. Как и дети. Я начала волноваться. Что моя жизнь без детей и мамы?! Да, оставить дверь открытой – разумная мысль, ибо самоубийство – хороший выход.