Одиночка - Виктор Гавура (2021)

«Умереть, так умереть, невелика потеря», ‒ безучастно думал Павел. В жилах его стыла талая вода. Он не боялся смерти, но ему до сердечной боли было жалко своей загубленной жизни. Не смерть страшила его, а невозможность исправить прошлое. Перед Павлом промелькнула его жизнь, от рождения, до нынешнего часа, ‒ порога, у которого он стоял.

Непонятно, зачем я родился и с кой целью жил? Цель была, не зря я пришел в этот мир, но я ее не постиг. Случайный гость, пришел ниоткуда, и ушел в никуда. Мне был дарован неземной свет, но подобно Люциферу, я его потерял, приобретенные знания и опыт общения с людьми лишили меня божественного дара.

Быть может, моя бездарно прожитая жизнь должна служить предостережением для других, чтобы они не повторяли мои ошибки? Нет! Каждый учится на своих ошибках, нет иного пути, чем обретение своего. И хватит об этом. Никому не дано понять столь очевидную нелепость жизни. Не это главное, главное… ‒ он вдруг увидел, она к нему вернется! Она вернется, когда зацветут абрикосы, белым цветом, летящим по ветру.

И где-то хлопнет дверь,

И дрогнут провода.

Привет! Мы будем счастливы,

Теперь и навсегда.

Глава 21

Кухню не зря порой называют «адской».

Благоухая дорогим парфюмом, старик хозяйничал на кухне. Его кухня находилась на девятом этаже девятиэтажного дома в элитном Печерском районе Киева. Из ее окна был виден купол Верховной рады, похожий на созревший нарыв. Вдали на востоке восходил раскаленный диск солнца, озаряя все вокруг алыми лучами. Из-за этого кухня казалась залитая кровью. Старик был одет в роскошный халат черного бархата с обшлагами и воротником из муарового шелка цвета императорского пурпура. Кем бы он ни был, но он не лишен был своего мрачного шарма.

Старик распахнул перед собой дверцы кухонного шкафа-пенала и с глубокомысленным видом стал рассматривать его содержимое. Решив что-то для себя, он достал флакон коричневого стекла с черепом и костями на ярлыке и надписью: «Серная кислота». Из того же шкафа он вынул длинную пипетку и принес, купленный накануне вазон с цветущей фиалкой. Его пантуфли из золотой парчи с дерзко загнутыми кверху острыми носками были обуты на босу ногу, при каждом шаге они громко хлопали по голым пяткам, отклеиваясь от чего-то липкого на полу.

Поставив вазон на стол, и что-то мурлыча себе под нос, старик с упоением начал капать из пипетки кислоту на листья и цветы. Они чернели и сворачивались. То ли, лопающиеся пузырьки кислоты, то ли обожженные цветы, издавали едва уловимый писк. На его лице застыла улыбка маньяка. То, что он убийца, было известно, поражала ненасытностью его свирепая жестокость. Вскоре он потерял к этому интерес, схватил вазон и выбросил в форточку. Через пару мгновений раздался громкий удар по металлу. По всей вероятности, вазон упал на крышу автомобиля, здесь под окнами их парковали исключительно депутаты Верховной рады, населявшие этот дом. Украдкой выглянув из окна, старик захихикал дребезжащим пакостным смешком.

Напустив на себя значительный вид, старик важно уселся за кухонный стол, положил на него обе руки и вдохновенно запрокинул голову. Он напоминал композитора, приготовившегося взять вступительный аккорд своего нового опуса. Его волосы падали на плечи прямыми сальными прядями. У него были до безобразия длинные паучьи пальцы, он пробежался ими по столешнице, как пианист по клавишам рояля. Зазвучала органная музыка Баха. Но и это тоже ему быстро надоело. Он резко поднялся, опрокинув табурет, и прошлепал по длинному коридору в большую залу.