Одиночка - Виктор Гавура (2021)

Наступила напряженная тишина. Похоже, Шпортько (черт знает, как его зовут), поддавшись словесному ухарству, ляпнул первое, что пришло на ум, не успев подумать, как это часто случается с заправскими краснобаями. Свою растительность на лице Шпортько тщательно подстригал, стараясь, чтобы она не отрастала в настоящую бороду. Над его выступающими надбровными дугами топорщились войлочные брови. На нем была усыпанная перхотью черная кожаная куртка поверх политкорректной оранжевой рубахи, ну и, конечно же, джинсы «варенки».

Шпортько недавно перебрался в Киев из Жмеринки, где работал рэкетиром. В Киеве он быстро обзавелся широким кругом знакомств и сейчас состоял в администрации президента советником по культуре. Шпортько был большой шутник и много смеялся широким, тонкогубым ртом. Его бегающие глаза дружелюбно улыбались каждому, кто с ним общался, взгляд его тут же враждебно втыкался в спину, стоило только отвернуться. Он, как бы невзначай, вскользь поглядывал на Павла, чтобы тому не показалось, что он его разглядывает, но все-таки разглядывал, остроглазо и настороженно.

– Слышали новость? Наш президент уволил «голову» своей администрации Багогу, – внимательно посмотрев на Шпортько, продолжил Чекалдыкин и запнулся на полуслове.

Подвижные губы Чекалдыкина вымученно искривились, их округленно опущенные края превратили его лицо в маску печали. Пересиливая пароксизм боли, он порывисто схватил за руку проходящего мимо официанта. Тот резко остановился, едва не обрушив поднос с напитками на головы сидящих на диване. Чекалдыкин поспешно схватил с подноса стакан виски и залпом осушил его раньше, чем официант успел выпрямиться, хотя не было похоже, что у него болит спина. Придержав официанта, Чекалдыкин взял второй стакан, только после этого его отпустив.

– Что же они не поделили в этот раз? – после продолжительной паузы, рассеяно спросил Ляпоненко, лишь бы поддержать разговор.

В задумчивости Ляпоненко провел пальцем по подбородку, будто размышлял, не отрастить ли и себе бороду? Павел тоже подумал о бороде, у него возникла неприятная ассоциация, будто его душа поросла щетиной. Ляпоненко был старше остальных, ему было лет тридцать пять, плюс-минус год-другой. У него были тонкие черты лица и зачесанные назад прямые черные волосы. Спокойному взгляду его глубоко посаженных глаз не соответствовал подвижный, нервный рот. Он выглядел разочарованным в жизни, но не был лишен чувства юмора, его печальное лицо всегда было готово озариться улыбкой, он мог и от души рассмеяться, услышав остроумную шутку.

От остальных, Ляпоненко отличался светлой аурой и чистотой мыслей. На нем был жемчужно-серого цвета костюм-тройка из альпаки от Армани, сорочка белого батиста и галстук в синюю и красную полоску. Запонки с сапфирами от Тиффани, были в тон его темно-синим глазам. Одежда от известных кутюрье ‒ символ достатка и пропуск в круг избранных. Среди собравшейся здесь разношерстной публики, она казалась Павлу совершенно неуместной. При этом он забывал, что сам одет с не менее дорого стоящей элегантностью.

Ляпоненко редко принимал участие в разговорах, больше молчал и слушал, изредка бросая приглядывающийся взгляд. Павел не понимал, что Ляпоненко делает в этой компании и вообще, почему он приходит в дом к Зябкиной? Хотя тот же вопрос, он мог бы задать и себе. Вначале Павлу казалось, что здесь собирается интеллектуальная и художественная элита столицы. Но вскоре он разобрался, что это просто кучка скучающих бездельников, бойко рассуждающих о политике, искусстве и обо всем, что ни взбредет в их досужные головы.

При этом они ни в чем не имели, ни глубоких знаний, ни основанных на опыте, собственных суждений. Все показное, крикливое, нахватанное по верхам. Зато, с какой самоуверенностью и категоричностью они провозглашали свои невнятные домыслы. Зачем же он сюда приходил? Приходилось довольствоваться плохим, выбирая из худшего.