Одиночка - Виктор Гавура (2021)

Валентин занимался художественной фотографией и считал, что в нем живет непризнанный гений, и в один прекрасный день он создаст шедевр. Никто, кроме его самого, в это не верил, за исключением, той самой учительницы. Потеряв любимую, он не бросил фотографировать и продолжал ее любить, сомневаться, отчаиваться и опять, и снова на что-то надеяться. Живя в нищете, он не принимал выгодных предложений делать фотографии для рекламы, оставаясь самим собой, ‒ художником среди дельцов. Павел видел его фотографии, в них жила солнечная музыка. Может, они и не тянули на большее, чем потуги непрофессионала, но халтурой они не были. Они и не могли быть плохими, потому что тот, кто их сделал, глядел на мир изумленными глазами ребенка.

Кто-то невидимый добавил громкости на акустической системе и агрессивный черный рэп с рваными негритянскими скороговорками сменился белым: Потап и Настя Каменски принялись наперебой выкрикивать свои примитивные рифмы. Басы беспощадно били по ушам, как оплеухи.

Среди стоящих Павел безошибочно выделил двух лесбиянок. С ориентацией у Павла было все в порядке, но он остро ощущал тот сексуальный вызов, который бросают мужчинам красивые лесбиянки. Интересно, почему?.. Вероятно, потому, что никому из них, никогда не завоевать их любви. Одна, была в настолько короткой гофрированной юбочке, что из-под нее виднелись белые кружева трусов. Невольно притягивали взгляд ее серьги необычайно яркой бирюзы, чудно гармонирующие с ее фиалковыми глазами. «Бирюза – зловещий камень, ‒ с неожиданно нахлынувшей грустью подумал Павел. ‒ Столетиями бирюза растет на костях людей, умерших от безнадежной любви».

На другой приверженце однополой любви, по какой-то причине была мужская шляпа, черный кожаный жилет, багряный батник и черные брюки клеш с красными лампасами. Они стояли друг против друга на расстоянии вытянутой руки, не замечая друг друга. Стоило одной из них случайно встретиться глазами с другой, как взгляд ее становился невидящим, будто она смотрит в пустоту. Вторая, отвечала ей таким же, незрячим взглядом. Смотрела в упор, как будто стоящей напротив ее, не существует в природе.

Так смотрят, вернее, не смотрят друг на друга девушки, у которых есть общее прошлое, такое прошлое, про которое не хочется вспоминать. Такое прошлое до чрезвычайности интригует некоторых мужчин. Как правило, тех, кто никогда не дрался, которых и мужчинами-то трудно назвать.

Обладательница шляпы и генеральских лампас с увлечением живописала стоящим вокруг о своих злоключениях:

‒ Я в начале сезона в бутике на Крещатике купила себе дубленку. Захожу на днях в «Городок» на Петровке, а там такая же, но в два раза дешевле. Я облезла! А сегодня моя Мышка перчатки в кафе забыла, мы зашли в «Квадрат» на Лукьяновке, купить ей новые. Смотрю, висит точно такая дубленка, как у меня, а цена!.. Я чуть не повесилась!

‒ Давно пора! ‒ бросила в сторону другая и, вильнув гофрированной юбкой, демонстративно ушла.

У стола с холодными закусками хозяйничала знакомая Павлу подруга Зябкиной по фамилии Калюжная, телесно обильная, задастая, неукротимо общительная девица лет за тридцать. Калюжная часто являлась на работу к Зябкиной, там она их и познакомила. Как ее зовут, Павел не помнил, потому что имена и отчества плохо запоминал. Зябкина же, обращалась к ней исключительно по фамилии. Калюжная была взбалмошна и криклива, и вела себя, то подражая манерам высокомерной начальницы, то впадая в развязное веселье. Встречаясь с Павлом, она до отвращения пошло с ним заигрывала, ее домогательства вызывали у него едва ли не позывы на рвоту.

Своими необъятными бедрами (у Калюжной было рейтузное ожирение), она напоминала Павлу обводы портового буксира, который он видел когда-то в Одесском порту. Этот «труженик моря», пыхтя трубой, своим тупым носом пытался развернуть белый океанский лайнер. Как он ни тужился, у него ничего не получалось. Затем подошел еще один, такой же толкач, и они его развернули.