Ловушка для птиц - Виктория Платова (2018)

После того как смятые купюры перекочевали в цепкие ручонки мальчишки, он на секунду задумался и снова почесал переносицу:

– Так. Она стояла у лифта. Сердилась на кого-то по телефону. Сказала – Васька. Потом еще про линию какую-то. Потом – «он обещал, что все решит».

– Ну, а дальше?

– Пошел ты к черту.

– Я? – опешил Однолет.

– Не. «Пошел ты к черту» – это она сказала. И еще назвала какое-то имя. Ну, или погоняло, не знаю.

– Что за имя?

– Ваську запомнил, а это нет. Не русское и не наше.

– На что похоже?

– Ни на что.

Слишком дорого заплатил Паша за пустую информацию, неоправданно. И Васька ничего не решал, и «какая-то линия». Цыганенку из Еката простительно не знать, но Однолет в курсе дела: Васька – это Васильевский остров, и вместо улиц там линии, – в части, примыкающей к центру и мостам. И с такими абстрактными выходными данными даже соваться туда не стоит. На мертвого Филиппа и то больше надежды, чем на этот разговор у лифта. Вот кем надо заняться – Филиппом.

– Может, напряжешься? По поводу имени? Мало ли.

– Может, – без всякого энтузиазма в голосе сказал Шуко. А потом неожиданно добавил: – Боты – чума.

– Что? – не понял Паша.

– У трупака боты – чума.

Мальчишка махнул рукой в сторону мертвеца и засмеялся. Странный все-таки тип или все цыгане из Еката такие? Смертью их не удивишь, манэки-нэко.

Вот что пришло в голову Паше Однолету. Сам вспомнил, без посторонней помощи.

Манэки-нэко – так зовутся китайские кошки с поднятыми лапами. Или японские.

На удачу.

Кои

…Мастера звали Вероника Альбертовна Шорникова. Это если по паспорту. Год рождения – 1989, и тридцати нет, в сущности, совсем девчонка. Хотя и старше девушки из автобуса № 191. Брагину же она была отрекомендована как Ника Селéйро – один из лучших тату-мастеров Питера.

У Селейро имелся салон в полуподвальном помещении на улице Правды, сайт в интернете, страничка на Фейсбуке, страничка ВКонтакте, страничка в Инстаграме (6 тысяч подписчиков) и твиттер-аккаунт, никак не связанный с профессиональной деятельностью. В твиттере Ника Селейро постила свои мысли относительно природы вещей – иногда довольно глубокие и философские. Правда, краденые и перелицованные на скорую руку, а еще – приправленные изрядным количеством ненормативной лексики. Фолловеров у твиттерной Ники оказалось даже больше, чем в Инстаграме. Около двенадцати тысяч поголовья, как у какой-нибудь удачно стартовавшей поп-звезды. Или популярного политолога, который не вылезает из телевизора.

На то чтобы найти Селейро, у Брагина ушел один рабочий день. Будь тату-талант гражданки Шорниковой менее ярким, времени потребовалось бы значительно больше. Но рыбки кои с предплечья мертвой девушки сами по себе служили неплохой визиткой. Их признали уже во втором, выбранном наугад салоне, неподалеку от собственного дома Брагина.

– Видел, – хмуро сказал его владелец, бритый мужик, похожий на байкера. – Селейровская хрень. Она акварелькой грешит. В таком виде и в таком разрезе.

– Чья хрень? – переспросил Брагин.

– Селейровская. А сама она, стало быть, Селейро. Ника Селейро.

– Мастер – женщина?

– Ну, какая же женщина? Сучка.

В голосе байкера сквозили неприязнь и плохо скрываемая зависть, как будто неизвестная Ника Селейро отравляла ему жизнь самим фактом существования. И не только ему – еще в нескольких салонах и особо продвинутых студиях Брагину сказали едва ли не то же самое, с незначительными вариациями: сучка, выскочка, крадет идеи почем зря, топит коллег по цеху и к тому же – гений самопиара. Обвинение в самопиаре было самым распространенным, и Брагин, науськиваемый сворой селейровских недоброжелателей, даже влез в интернет, чтобы посмотреть, как это выглядит.

316 000 ссылок, сгенерированных за 0,45 сек. Ничего не скажешь, впечатляюще.