Ловушка для птиц - Виктория Платова (2018)

На улицу Правды Брагин отправился уже отягощенный знаниями о невероятной интернет-популярности Ники Селейро. И был несколько озадачен скромностью ее тату-норы, мимо которой умудрился проскочить поначалу – такой незаметной оказалась вывеска. И лишь присмотревшись, увидел ее: самый скромный цветочек в букете других вывесок, – но и самый необычный тоже. На вывеске было изображено что-то вроде стилизованного айсберга (издали это напоминало поплавок), а сама надпись гласила:

ЙОА И ЕЗДОВЫЕ СОБАКИ

Прежде чем появиться здесь, Брагин пытался пробиться к Нике Селейро по двум телефонам, указанным на сайте: мобильному и стационарному. Мобильный немедленно сообщил ему, что «абонент находится вне зоны действия сети», да и со стационарным дела обстояли не лучше. Номер либо был занят, либо выдавал длинные гудки. Промучившись с каналами связи около часа, Брагин плюнул на условности. И вот, пожалуйста, стоит перед тяжелой дверью, обитой рваными листами железа. Посередине двери, на уровне лица, имелось окошко, как в каком-нибудь доме терпимости на Диком Западе. Ручка, за которую можно было бы ухватиться, отсутствовала как класс, зато присутствовал деревянный молоток: он свисал с толстого кожаного ремня – скорее всего, части упряжи, украденной у ездовых собак.

Интересно девки пляшут, – подумал Брагин и, приподняв молоток, стукнул им по двери: железо отозвалось глухим вибрирующим стоном. А спустя минуту (в течение которой следователь раздумывал, стоит ли постучать еще раз или отступить) дверное окошко распахнулось. И в нем показался раскосый узкий глаз и часть оливковой щеки.

– Ну? – раздалось из-за двери.

– Ника Селейро.

– Ну.

– Я могу войти?

– Э?

Оторванный от лица автономный глаз качался в окошке, подобно перу черного лебедя на озерной глади. И нес в себе ровно такую же нулевую информацию. Чтобы хоть как-то сдунуть перо, заставить его взаимодействовать, Брагин сунул в окошко свое удостоверение. Окошко благополучно захлопнулось, и снова перед следователем возникла дилемма – уйти? остаться?

Не слишком гостеприимное место – «Йоа и ездовые собаки».

…Впрочем, никаких ездовых собак в норе на улице Правды не было. Ни самоедов, ни маламутов, ни хаски. Брагин понял это, когда железная дверь все-таки распахнулась и он оказался внутри, в помещении с низким потолком, по которому змеились трубы. Все они были выкрашены в белый цвет, в то время, как потолок – в черный. Стены тоже белые, идеально гладкие, а на полу лежала черная плитка. В дальнем углу помещения, под гроздью ламп самой разной величины, стояло кожаное кресло исполинских размеров – такое же черно-белое, как и весь остальной интерьер. С подголовником, подлокотниками и массой других выступающих деталей. В кресле полулежал раздетый до пояса молодой человек, а над ним колдовала девушка в жилетке, натянутой на цветную кофту. Девушка – так решил про себя Брагин, хотя собственно девичьего в ней было мало.

Наверное, это и есть Ника Селейро.

Несмотря на сетевую популярность, селфи в интернете Ника никогда не выкладывала. А на ее многочисленных аватарах красовались те самые хаски и самоеды. И какие-то припорошенные снегом бородачи с грустными глазами и в малахаях; в одном из них Брагин признал полярного исследователя Руаля Амундсена. Остальные наверняка тоже были полярниками. Исходя из подобной концепции, Нике Селейро следовало бы устроить свой салон где-нибудь в иглу, среди торосов. А здесь, в полуподвале, в самом сердце Питера, было тепло.

И даже жарко.

И раздавалось легкое умиротворяющее жужжание: Ника Селейро набивала тату с помощью специальной машинки. И даже не повернула голову в сторону Брагина. Зато глаз, плававший в окошке, наконец обрел хозяина. Им оказался невысокий человек азиатской наружности в джинсовом комбинезоне, надетом прямо на голое тело. С ходу понять, сколько лет азиату, было невозможно: может, тридцать, а может, и все пятьдесят.