Ловушка для птиц - Виктория Платова (2018)

Писаный красавец, с отличной фигурой. Не великан, но и не карлик, – так что среднестатистическая женщина без всякой опаски может взгромоздиться рядом с ним на каблуки. Понятное дело, что среднестатистической женщине хотелось бы эти каблуки не надеть, а снять. А заодно снять верхнюю одежду и нижнее белье – и рухнуть в объятия новоявленного Алена Делона. А потом в изнеможении перебирать его искусственные косички. Паша Однолет даже сообщил Брагину, как называются косички, но слово напрочь вылетело из головы Сергея Валентиновича.

Какое-то совершенно несерьезное.

Слово забылось, да, но сами косички Брагин помнил во всех подробностях. Уж очень любопытные вещицы были к ним прикручены. Крошки-инструменты (и здесь солировала скрипка), микроскопические игральные кубики, монетки, фигурки людей и животных. И не только фигурки – но и бусины, и камешки в сетке. Этот летучий отряд так запал в сердце Игорю Самуиловичу Пасхаверу, что тот даже провел его экспресс-анализ. И оказалось, что фигурки не простые, а золотые, в прямом смысле этого слова. А кое-какие – даже платиновые. И камни, вплетенные в косички, – драгоценные. Не сплошь все, есть и просто поделочные, но пару необработанных алмазов Пасхавер выловил.

– Тысяч на двенадцать-пятнадцать гринов потянет, – заявил судмедэксперт Брагину. – Больше вряд ли, хотя мог бы. С умом человек подошел.

– Думаешь?

– А то! Они, конечно, в глаза не бросаются, но какой-нибудь опытный чудила на таможне заинтересоваться может. И погонит к красному коридору, декларацию заполнять. А у парня все под зеленый коридор заточено, до десяти тысяч вывезти – святое дело.

– Отъездился уже, – меланхолично заметил Брагин.

– Это да.

Самое смешное, что косички легко и непринужденно расстались с головой покойного Филиппа: они были просто вплетены в подшерсток. Основа из ниток мулине, обвязанная такими же нитками. Работа выполнена аккуратно, но ее исполнитель так и не нашелся. Очевидно, Филипп Ерский развешивал свое богатство на волосах вдали от родины – в Валенсии или Карловых Варах.

Эх. Хорошо бы съездить туда в командировку, но В. К. Столтидис никакой командировки не даст. В лучшем случае – в Кириши или Подпорожье, но как раз они никакого отношения к Филиппу Ерскому не имеют.

Это – еще ладно бы. Но то, что до сих пор не нашлось никаких родственников, не объявились родители, – странно. Кому достанутся косички? А дом в Валенсии?

Понятно, что через довольно короткое время начнется гандикап по борьбе за нешуточное наследство, и схватка будет жаркой, но должны быть и другие люди. Не коллеги, не музыканты, не поклонники, а те, кому его смерть причинила боль.

Отец и мать.

О них нет ни одного упоминания. Ни в нескольких лирических интервью, где Ерский довольно живо рассказывает о своей музыке. Ни в его жизнеописаниях, – их немного, но они все же существуют. Эти жизнеописания похожи на купание в лягушатнике для тех, кто не умеет плавать. Зайти в воду по пояс – уже геройство, но не дай бог свалиться в глубины. Потому что выплыть оттуда может все что угодно. Вот и приходится ходить по кромке последних пятнадцати лет. Здесь возвышается коралловый риф, куда впаян последний год Консерватории, Вера Протасова и те, кто хотел бы занять ее место; Петр Гусельников с завиральными историями про собак, гастроли, лучшие сцены мира, снова гастроли, фотосессии, – и музыка, музыка, музыка.

Музыка доносится и из-за рифа, но разглядеть, что там еще, – невозможно.

Чем больше Брагин погружается в поиски истоков, тем меньше у него остается шансов найти их. Кажется, Филипп Ерский никогда и нигде не рождался, а катапультировался с небес (или, скорее, выполз из преисподней) непосредственно в скверик справа от Консы, – там, где стоит памятник композитору Глинке.