Ловушка для птиц - Виктория Платова (2018)

И Сергей Валентинович не выдержал. Он сгреб Катю в охапку, прижал к себе ее тело – легкое и такое родное, так привычно пахнущее ванилью и миндалем (ей нравятся кремы с ванилью и миндалем и лавандовое молочко) – и еще чем-то очень чистым, очень детским.

Их нерожденным ребенком, да.

– Что же нам делать? Что нам делать, Сережа?

Катя билась в руках Брагина: сначала сильно, а потом все слабее и слабее, как замерзающая на лету птичка, а он все никак не мог согреть ее.

– Давай усыновим ребенка.

Эта мысль и раньше приходила ему в голову – как естественная защита против надвигающегося Катиного безумия (если все и дальше пойдет такими темпами, то оно не заставит себя ждать). И как спасательный круг. Для них обоих и для какого-то неизвестного малыша, который будет расти в любящей семье, а не в детском доме. До сих пор он не озвучивал такую простую и единственно верную мысль, но теперь время пришло.

– Что? – переспросила Катя.

– Давай усыновим ребенка.

– Это невозможно.

Она выпросталась из мужниных объятий, отодвинулась от Брагина и теперь смотрела на него, склонив голову к плечу. Действительно, птичка, да и только.

– Почему невозможно? Раз уж так получилось… Может, хватит истязать себя? Тысячи пар это делают. Каждый день. И живут счастливо. Все счастливы, понимаешь?

– Это невозможно, – снова повторила она. – Все счастливы, да? Ты не знаешь, о чем говоришь!

– Ты знаешь?

– Я знаю, кто оказывается в детских домах. Дети из неблагополучных семей. С дурной генетикой, потому что ничего другого, кроме дурной генетики, наркоманы и алкоголики не продуцируют. И если сначала это не выходит на поверхность, то потом обязательно вылезет.

– Ну, не все же там – дети алкоголиков и наркоманов. Жизненные обстоятельства бывают разными.

– Может, и не все, но… Одна моя знакомая как-то усыновила сразу троих. Сначала девочку, а потом ее младших брата и сестру. Давай, спроси меня, что было потом!

– Что было потом? – на автопилоте спросил Брагин.

– Старшая со временем стала уходить из дому и жить с какими-то бомжами, которые дом обнесли, – с каким-то гибельным сладострастием начала рассказывать Катя. – А потом нашла родного папашу-наркомана… А мать к тому времени загнулась от передоза. Так вот, девчонка заявила, что с папашей ей лучше. Лучше, понимаешь? Ей лучше спать на зассанном тряпье, чем в нормальной постели, в своей собственной комнате. И лучше ширяться, чем учиться в школе и ходить в художку. Или на музыку. А у мальчика обнаружили шизофрению… – А третья девочка оказалась аутисткой.

Брагин зло прервал ее:

– И что это за знакомая? Я ее знаю?

– Нет. Не знаешь. Это… недавняя знакомая.

– Что же она сделала с детьми? Вернула обратно?

– А что еще оставалось? Хочешь сам через это пройти?

– Да.

– Это будет не твой ребенок. Не твоя плоть и кровь. И он никогда не станет твоим, хоть убейся. И ведь даже претензии никому не предъявишь.

– А если просто попробовать полюбить? Вдруг получится?..

Больше они не возвращались к этому разговору – как будто его и не было. И внешне ничего не поменялось, и Катя все так же сдавала анализы и таскала на них Брагина. Вот только прежнее неистовство ушло, как будто все у Кати выгорело изнутри.

Остался только накопившийся за годы новогодний пепел.

И хорошо, что Брагин не увидел сына Веры Протасовой. Нет, безумие ему не грозит, вот только грусть иногда заполняет до краев. Но Катя не должна замечать его грусть. Усталость – да, и озабоченность – потому что у него такая работа, всегда на грани. Они – его постоянные спутники; сизая дымка, заслоняющее солнце, которое щедро светит остальным людям.

Но в Питере еще нужно извернуться и обнаружить солнце там, где его не бывает в принципе.