Ловушка для птиц - Виктория Платова (2018)

– Все равно ему уже пора просыпаться. Скоро буду его кормить.

Это был тонкий намек на то, что пора сворачивать беседу. Брагин и сам понимал, что больше ничего, заслуживающего внимания, он из Веры не выудит. Но все-таки спросил:

– А ваш муж? Неужели он смирился с тем, что Филипп Ерский остался безнаказанным?

– Лёва? Он знает не больше, чем все остальные.

– Вы даже не рассказали ему?

– Нет. Он очень мягкий и неконфликтный человек. И очень, очень порядочный. С правильными представлениями о жизни. Если бы я рассказала… Ему бы пришлось соответствовать этим представлениям и… как это принято говорить… выйти из зоны комфорта. А любая борьба, если это не борьба за человеческую жизнь у операционного стола… Она плохо сказывается на Лёве.

– Решили оградить мужа от мужских поступков?

– Поверьте, есть силы, столкновения с которыми лучше избегать.

– В таком случае зло никогда не будет наказано, – пожал плечами Брагин.

– Зло никогда не будет наказано. Я знаю, что говорю, поверьте.

Несколько минут они сидели молча. Брагин что есть сил вглядывался в Верино лицо – черное солнце, тихий омут; овраг, заросший по краям одуванчиками. И кажется, вгляделся. Во всяком случае, он увидел то, что Вера Протасова предпочла бы скрыть: звериную тоску в ее глазах.

Звериная тоска, да.

Возможно, именно такое чувство возникает, когда оказываешься внутри скрипичного концерта «Памяти ангела».

Часть вторая. Песни об умерших детях

Расточки

…Неизвестно, кто придумал этот новогодний ритуал – записывать желания на крошечных полосках бумаги, скручивать их в тонкие жгуты, поджигать и дожидаться, когда они сгорят – хотя бы на две трети. После чего пепел бросается в бокал с шампанским и выпивается со всем содержимым. Начать нужно с первым ударом курантов, а закончить – до того, как пробил последний. Уже лет восемь это – основа всех духовных практик Брагина и его жены Кати.

Мысль материальна, – утверждает Катя. Нас услышат. Не могут не услышать.

Брагину остается только подчиниться.

Он прекрасно знает, что именно Катя напишет на своем клочке. Обычно он пишет то же самое, просто так, по инерции. Но еще и потому, что Кате вполне может прийти в голову проинспектировать его собственную бумажку: загадал ли он то, что нужно? Не отклонился ли от магистральной линии? Такое уже было однажды, когда Катя, еще до президентского поздравления, потребовала у Брагина показать, что там написано.

Проверку Сергей Валентинович прошел.

Тогда она извинилась. Сказала, что год был тяжелым (год и впрямь был не из легких), и пусть Сережа простит свою девочку. Брагин и не думал злиться; кромешная усталость – вот и все, что он почувствовал тогда. От всего. От этого дурацкого ритуала, и от Катиной одержимости. И от Нового года – всегда одинакового.

Лишь однажды Брагину повезло. Когда они с Вяткиным и Пасхавером, аккурат под елочку и бой курантов, оказались на выезде. Это было двойное убийство, – иногда подобное случается с теми, кто стал праздновать сильно заранее, а потом несколько часов кряду заметал следы. И – за всеми стандартными мероприятиями – сложилось так, что к новогоднему столу никак не успеть. Вот и пришлось отмечать праздник втроем, на месте преступления, рядом с уже упакованными телами. И с фляжкой коньяка, обнаружившейся у Пасхавера. И под беспечные вяткинские крики «Ого-го! С Новым годом, святые пассатижи, с кем его встретишь, с тем и проведешь!». Конечно, Вяткин намекал на трупы, но в его исполнении это почему-то не выглядело кощунственно: всего лишь жизнь, неотделимая от смерти. И наоборот. Где-то через час после полуночи припозднившаяся служебная машина развезла их по домам, но Брагину никто и не подумал предъявлять претензии.

Катя спала.