Ловушка для птиц - Виктория Платова (2018)

Брагин вдруг почему-то страшно разозлился на Веру. Еще неизвестно, кто более безумен – ее обидчик или она сама, при таких-то сентенциях.

– Вы говорите совсем как Петя Гусельников.

– Про щенка?

В истории Гусельникова фигурировала старая больная собака, но сути дела это не меняет.

– Про бабочку, которой отрывают крылья. Про ящерицу, брошенную в костер. С чем еще могут справиться дети?

Хорошо бы спросить у мальчика, спящего в сове, вот только вряд ли он умеет говорить.

– Со всем, кроме взрослых. – Брагин не совсем уверен, что дело обстоит именно так.

– У вас самого есть дети?

– Нет.

Главный минус доверительных бесед состоит в том, что и тебе могут задавать вопросы личного характера. К этому нужно быть готовым, но Брагин вечно оказывается не готов. Лучше вернуться к обсуждению оторванных крыльев.

– Не дав ход этому делу, вы совершили большую ошибку, Вера.

– Зато я дала возможность его музыке звучать. Еще несколько лет.

– Странная позиция.

– Вы когда-нибудь слышали его игру?

– Нет.

– Если бы услышали, то не назвали бы мою позицию странной.

– Сомневаюсь. Наказание за преступление должно быть неотвратимым. Это мое глубокое убеждение.

– У австрийского композитора Альбана Берга есть один скрипичный концерт – и Ерский был в нем особенно хорош. Распахивал в душе такие двери, о которых даже не подозреваешь. Настежь, настежь! – Вера вдруг сжала кулаки, ухватив ими скатерть. – Концерт называется «Памяти ангела». Он и есть неотвратимость. А все остальное – не так уж важно.

– Не понимаю.

– Что именно?

– С вами ведь работали дознаватели. Должны были работать – после того, как вы пришли в себя.

– Помнится, кто-то меня допрашивал. Или как это называется? Уточнял обстоятельства.

– Что вы им рассказали?

– Ничего.

– Но ведь имя Филиппа не могло не всплыть. Кто-то же доставил вас в больницу. Вызвал «Скорую»…

– Думаю, это был Петя Гусельников.

– Вы не знаете точно?

– Я не общаюсь ни с кем из прошлой жизни.

– И с Гусельниковым, вашим спасителем?

– И с ним.

– Безотносительно этого… Должны были начаться проверки…

– Повторяю. Я не подавала никаких заявлений.

Хоть трижды не подавай – обычную в таких случаях практику это не изменит. Если только…

– Простите, но я вынужден спросить. Травмы ведь были тяжелые.

– Говорят, нейрохирурги совершили чудо. Почти месяц я пролежала в коме. Еще год ушел на восстановление. Руку тоже удалось сохранить.

Месяц в коме. Тяжкие телесные. Покушение на убийство. Дело должны были возбудить в любом случае. Почему Филиппу Ерскому все сошло с рук?

– Значит, вы не в претензии, Вера.

Его голос прозвучал насмешливо, а ведь Брагин хотел совсем не этого. Понять, почему любовь все время отодвигает границы дозволенного, – вот что ему нужно. И почему на этих границах добро, выскочив из окопов, с таким энтузиазмом братается со злом.

– Нет, не в претензии.

– Спасибо, что живы?

Импровизированное струнное трио уже некоторое время раздражало Брагина: сама Вера – то ли сумасшедшая, то ли блаженная. Потерянный медвежонок Гусельников, втюхавший Сергею Валентиновичу придуманную историю про собаку (хотя настоящая – с избитой женщиной – была в разы страшнее). И наконец, покойный Филипп Ерский, чье поведение тянуло на поведение маньяка. Человека с явными психическими отклонениями как минимум. И все-таки странно… Очень странно, что расследование так и не было проведено.

– Я больше не играю профессионально, но… Могу обучать этому детей. У меня чудесный муж. Он нейрохирург, очень перспективный. Один из тех, кто спас меня. Через полгода мы уедем в Мюнхен. Ему предложили работу в хорошей клинике. И у меня замечательный сынишка. Хотите взглянуть на него?

– Нет, – почему-то перепугался Брагин. – Не стоит тревожить малыша. Вдруг проснется?