Сестры - Бернар Миньер (2020)

– В большинстве случаев болезнь начинается внезапно, без каких-либо видимых пусковых причин, чаще всего у людей в возрасте от сорока до шестидесяти лет. С наследственностью она никак не связана. Об этой пакостной хвори почти ничего не известно… Она начинается с прогрессивного паралича: с кончиков пальцев, кончика языка, а потом распространяется дальше. На сегодняшний день никакого лечения не существует.

На лице писателя отразилось неизбывное страдание.

– Вы себе даже представить не можете, чем были эти последние месяцы, капитан. Это невозможно представить. Разве что пережить.

Ланг медленно провел рукой по волосам со лба до затылка, и рот его исказила гримаса. Он принялся рассказывать о стремительном угасании разума Амалии, о полном ее перерождении. У него не было сил называть ее Амброй, точнее, он хотел запомнить ее как Амалию: женщину любящую и любимую, с нараставшими проблемами с памятью, с потерей веса, с внезапными слезами. И Сервас вспомнил о невероятной худобе Амалии Ланг, о постоянной усталости, о слишком маленьком, по словам судебного медика, желудке, о диетах, о которых говорила Лола.

Писатель был на грани того, чтобы расплакаться.

– В последнее время болезнь поразила даже ее речь… Слова получались либо урезанными, либо искаженными… А иногда она и вовсе не могла ничего произнести… Иногда какое-нибудь слово исчезало прямо из середины фразы, и это приводило ее в бешенство…

Он глубоко вдохнул воздух.

– Силы оставляли ее… она еле передвигалась и превратилась в призрак той женщины, которую я знал. Но ложиться в больницу она отказывалась.

«Господи, – подумал Сервас, – если он говорит правду, то это величайший акт любви, какой только человек может совершить».

Однако об Алисе и Одиль он не забывал.

– Ну да, я был любовником Зоэ Фроманже… Но моя платоническая любовь к жене не иссякала, капитан. Она была сильнее всего. Я любил ее до ее последнего вздоха, я ее и сейчас люблю. И мне все равно, что она никогда не любила меня, что она врала мне, изменяла, что вся ее любовь была обманом.

Сервас не верил своим ушам: этот человек говорил о женщине, которую изнасиловал, когда ей было семнадцать лет, сестру которой он убил, – и он еще корчит из себя жертву, черт его побери! И все-таки в этот момент в Эрике Ланге было что-то до отчаяния искреннее.

– Эту женщину я любил больше всего на свете, капитан. Я мечтал состариться рядом с ней и однажды умереть в ее объятиях… А у нее планов и мечтаний было на двоих. Она даровала мне силы и радость. Каждый проведенный с нею день был праздником, пока она не заболела.

– Когда появились первые симптомы?

– Полтора года назад.

Глаза его снова лихорадочно сверкнули.

– Она сама попросила меня это сделать, чтобы избежать смерти в ужасных страданиях, – продолжил он. – Покончить с собой у нее не хватало мужества. Но прежде всего, она не хотела знать, в какой момент ее настигнет смерть, когда она придет, понимаете?

Ланг был сейчас собственной патетической тенью, лицо его исказила гримаса.

– Разумеется, поначалу я протестовал, отказывался, говорил, что об этом не может быть и речи. Не то чтобы я боялся сесть за это в тюрьму, я просто не хотел ее убивать. Такое решение не годилось. Мне не хотелось, чтобы этот образ потом преследовал меня до конца дней.

Руки его взметнулись на миг, как две птицы в клетке.