Источник счастья - Полина Дашкова (2006)

Раненых офицеров приходилось класть в солдатские палаты, там постоянно случались стычки. Обстановка в госпитале стала не просто нервозной, а взрывоопасной. Молодой поручик, перенёсший сложную операцию на брюшной полости, выживший чудом, влез на тумбочку и произносил речь в защиту конституционной демократии. Орал так, что у него разошлись швы, открылось кровотечение. Он свалился и рассёк висок о железную спинку кровати. На следующий день умер, не приходя в сознание.

Однажды прямо в операционную ворвался выздоравливающий солдат, оттолкнул двух сестёр так, что они упали на пол, схватил скальпель и помчался назад, в палату, разбираться с каким-то из своих политических оппонентов.

— Так работать невозможно, — сказал Михаил Владимирович, — я не психиатр и не городовой.

Они с Агапкиным возвращались домой ранним утром. Небо едва светлело, ещё видны были звезды. Подморозило, оледенелые бурые листья хрустели под ногами. Кажется, в Москве не осталось ни одного дворника, ни одного извозчика. Иногда мимо проносились грузовики, броневики. В предрассветной тишине грохот казался оглушительным. Профессор вздрагивал. Он был слишком легко одет и мёрз, он похудел, осунулся.

— Может быть, пора уволиться из госпиталя? — спросил Агапкин.

— Не знаю. Я хороший хирург. Не могу без практики. Да и жалованье.

— Вы можете жить на гонорары.

— С начала учебного года я ещё не получил за лекции ни копейки. Все обещают, но вряд ли выплатят. Банк, в котором хранились мои сбережения, исчез ещё в марте. То ли лопнул, то ли просто хозяева удрали за границу.

— Мне всегда казалось, вы богаты, — признался Агапкин.

— Богаты торговцы, чиновники, банкиры. Я всего лишь лекарь, и таким же лекарем был мой отец. Правда, ни он, ни я никогда не бедствовали, привыкли жить, не думая о завтрашнем дне. Я отлично зарабатывал, но и тратил много. Нет. Уволиться из госпиталя я не могу. Я должен кормить детей.

— Таня замужем, — осторожно заметил Агапкин.

— Сейчас по всей России офицерские семьи нищенствуют. Керенский кому-то выплачивает мизерные пособия, но только не тем, чьи мужья связаны с Корниловым. У Павла Николаевича было отличное офицерское жалованье, был небольшой доход от имения, но оно все разграблено и сгорело.

— Неужели и у него нет сбережений?

— Федор, вы задаёте бестактные и смешные вопросы, — профессор улыбнулся. — Какие сбережения? В чём? В царских рублях? В керенках? Впрочем, я совсем ничего в этом не смыслю.

— Ваши исследования стоят очень дорого, — сказал Агапкин после долгого молчания.

Профессор тихо рассмеялся.

— О, да. Раньше я покупал крыс по пятаку, теперь они бесплатно бегают у нас в подъезде.

— Вы меня не поняли. Дорого стоит результат. Я уверен, даже в наше безумное время найдутся люди достаточно дальновидные, чтобы оценить значимость вашей работы, и достаточно сильные, чтобы обеспечить вас всем необходимым.

— Федор, вам ли не знать, как далеки мы ещё от реальных, хоть сколько-нибудь достоверных результатов! Да и не хочу я связываться с дальновидными сильными людьми. Они станут вмешиваться, я почувствую себя обязанным им и не свободным. А с этим чувством мне будет трудно, почти невозможно работать. Они за своё покровительство пожелают чуда, омоложения, а я не уверен, нужно ли делать открытие в этой области. Сразу встаёт такое множество вопросов, вовсе не научных, а нравственных. Я никогда не возьму на себя права ответить на них.

Агапкин шёл, низко опустив голову, глядя под ноги, и вдруг остановился, снял с себя тёплый шарф и обмотал им шею профессора.

— Спасибо. А вы как же? — удивился Михаил Владимирович.

— Я не переболел ангиной, я вот воротник подниму, идти недолго.