Источник счастья - Полина Дашкова (2006)

— Да, все забываю тебе рассказать, — спохватился хозяин, — тут ко мне вдруг явились археологи из Москвы. В двухстах километрах отсюда развалины древнего храма. Я думал, просто груда камней, хотел даже расчистить там все бульдозерами, освободить место для пастбища. Но вот научные люди говорят, этим камням не меньше двух тысяч лет. На них выбиты письмена, которые пока не могут расшифровать. Похоже на египетские иероглифы, но не совсем. Хочешь, поедем посмотрим? Вдруг они там нарыли древнейшую неизвестную цивилизацию? А что? Разве моя степь не может стать международным туристическим центром? Построим пару-тройку музеев, хороших отелей, починим дороги. Почему нет?

Москва, 1916

Сердце Оси молчало уже три минуты. Камфора, инсулин — всё было бесполезно. Сестра Арина, тихо всхлипывая и крестясь, вышла из палаты. Потапенко, не отрываясь, смотрел на стрелку секундомера. Таня и Михаил Владимирович, как заведённые, продолжали делать искусственное дыхание и массаж. Пошла четвёртая минута. Профессор распрямился и вытер рукавом мокрый лоб.

— Таня, прекрати. Он умер.

Но она как будто не слышала, сама стала давить на грудную клетку.

Полчаса назад уехал Данилов. Он опаздывал на поезд, они с Таней быстро, бестолково попрощались. Она еле сдерживала слёзы и была занята только умирающим ребёнком.

Светало. Просыпались раненые. Михаил Владимирович силой пытался оттащить её, увести. Фельдшер Васильев вкатил в палату громоздкий прибор, электрический кардиостимулятор.

— Бесполезно, — сказал Потапенко, — четыре минуты не дышит. Мозг умер.

— Не говорите под руку! — крикнула ему Таня.

После третьего разряда появился слабый нитевидный пульс, через мгновение первый хриплый судорожный вздох. Таня, как тряпичная кукла, упала на стул возле койки. Потапенко и Васильев ушли, тихо прикрыв дверь.

— Отправляйся домой, спать, — сказал Свешников.

— Никуда я не пойду.

— Он в коме. Это может продолжаться сутки. Ты собираешься всё время здесь сидеть?

— Да.

— Не сходи сума, Таня.

— Со мной всё в порядке. Это ты сошёл с ума, папа.

— Вот новости! Я? Будь добра, объясни, почему?

— Ты врач и не хочешь спасти жизнь ребёнку. Что это, если не сумасшествие?

— Тебе не стыдно? — Михаил Владимирович подвинул стул, сел напротив неё. — Посмотри мне в глаза. Не стыдно?

Но Таня упорно отводила взгляд. Рука её сжимала сухую кисть Оси. Она была такой же бледной, как он. Коса давно расплелась, под глазами залегли тёмные тени.

— Выслушай меня, пожалуйста, — тихо сказал Михаил Владимирович и убрал прядь с её лица, — Ося не крыса и не морская свинка. Я ещё ничего не понял, не разобрался, это может убить его, и я буду чувствовать себя убийцей потом всю жизнь. Хватит, Таня. Отпусти его. Не мучай ни его, ни себя.

— Я? Мучаю? Что ты говоришь, папа?

— Я знаю, что говорю. Я видел это не раз. Вопреки медицине, вопреки здравому смыслу обречённый человек держится только из любви, из жалости к тому, кто с ним рядом. Но это невыносимо тяжело и не может продолжаться бесконечно. Отпусти его руку. Поедем домой, Танечка.

— И ты не будешь чувствовать себя убийцей, если мы сейчас отправимся домой, оставим его одного? Ты спокойно примешь ванну, выпьешь свой мятный чай с мёдом, ляжешь спать?

Михаил Владимирович быстро взглянул в её заплаканные, бессонные глаза.

— Ты понимаешь, что это нарушение закона? Это подсудное дело, Таня. Я просто не имею права! Я врач, а не шарлатан.

— Именно потому, что ты врач, ты обязан помочь!

— Я помогаю, чем могу.

Они оба кричали шёпотом, Михаил Владимирович то и дело считал пульс Осе, прижимал трубку стетоскопа к его груди.

— Ты никогда не простишь себе, — твердила Таня, — у тебя был шанс, пусть зыбкий, пусть сумасшедший, непонятный, незаконный, но он был. А ты не воспользовался. И знаешь почему? Из трусости, по малодушию. Ты боишься ответственности, опасаешься за своё доброе имя.