Охота на Вепря - Дмитрий Агалаков (2017)

Пар вырывался изо рта и сглатывался ночью.

– Я – холоп царский, Никита Василич, себе не принадлежу! – бросил ему Кураев. – Что мне сказано, то и выполняю!

Перед самым рассветом они влетели в Кремль. Тут уже с Шереметевым не церемонились. Вышел Басманов, с ледяной улыбкой бросил своим:

– С коня его! На колени! Сейчас царь выйдет!

Шереметев оглянуться не успел, только вспыхнул: «Да ты что же, Лешка, творишь?!» – как его вытащили из седла и на землю повалили. «А что надо, то и творю, – отозвался Басманов. – Ты не думай, Никитка, ничего по своей воле. Я ведь пес царский, только и всего».

– А он верно говорит! – с красного крыльца царских палат сказал первый русский царь. – Ты что же это, Никита, над людьми измываешься?

– Да о чем ты, толком поясни! – с гневом взмолился Шереметев.

– Твой холоп царскую руку поцеловать изволил, да у тебя в доме, а ты его за это плетьми?

Шереметев, хоть и был повержен, но поднял голову: с каким же гневом он взглянул на бывшего своего воина! Сердце сжалось у Антона Кураева, но как тут подать виду? Разве крикнешь: все не так было! Не хотел он ябедничать! В наветах человека топить! И не чужого ему, а когда-то – благодетеля! Теперь и службу отдал бы, только бы не видеть такого унижения Никиты Васильевича. Но заступиться сейчас – самому впору оказаться у красного крыльца на коленях и просить пощады.

– А еще, я слышал, ты братца моего двоюродного Владимира превозносишь, а? – усмехнулся Иоанн Грозный. – Заместо царя?

– Клевета это, – прохрипел Шереметев. – Злые языки чего только не расскажут!

– А вот мы сейчас и посмотрим, клевета это или истинная правда, – заключил Грозный. – В подвалы его! На дыбу, родимого! Пусть сознается во всех грехах!

– По что мучить велишь?! – возопил Никита Шереметев, еще не веря своей судьбе, так скоро решенной, но псы царские уже подхватили его под локти и потащили в темницу: под царскими палатами был целый подземный город с оружейными, амбарами, пыточными.

Царь оглядел свою армию.

– Кто же будет пытать боярина? – поглаживая козлиную бороду, вопросил он. – Кто дознавателем станет? – и взгляд его остановился на Антоне Кураеве. – Ты будешь, мой пес! Ты начал, ты и заканчивай! А ты, Басманов, – он указал с крыльца перстом на того, – дашь ему доброго палача, да позлее, и писаря – показания записывать! Все, что Шереметев под огнем наговорит! Иди, Кураев, и не разочаруй государя своего!

Уже через пару часов, когда рассвет входил в пределы столицы и снег стал голубым, а небо кроваво-красным над Кремлем и замерзшей Москвой-рекой, боярин Никита Васильевич Шереметев висел в пыточной камере на дыбе. Руки и плечи были выворочены, взбухли жилы, вот-вот лопнут. Кровь сочилась из ран. На столе грозно и страшно красовались разложенные клещи и железные штыри, ножи и длинные спицы. Жарко горел огонь, в котором накалялось железо, чтобы потом вонзиться в тело человека. Рядом ждал приказа похожий на кабана палач, широкоплечий и широкоскулый, в кожаном фартуке, заляпанном кровью. Страшный и веселый видом старательного истязателя, влюбленного в свою работу, он ждал продолжения. Тот работник хорош, кто с душой все делает!

Но когда еще только тащили Шереметева в пыточную, когда сдирали с него по дороге кафтан и рубаху, Алексей Басманов сам решил познакомить молодого воина с царским живодером.

– Коли высок родом боярин, и палач ему полагается настоящий, – сказал Басманов, едва они с Антоном спустились в казематы. – Такого тебе дам, кто свою работу лучше других знает! И любит ее, с душой все делает! И жилы рвет, и кожу ломтями срезает! – рассмеялся царский вельможа. – Ты с ним подружись, Антоша! Такого врага сам черт себе не пожелает!