Охота на Вепря - Дмитрий Агалаков (2017)

Царь уставился на безжизненно повисшее на дыбе тело боярина.

– Не сдюжил Никита Васильевич.

– Что? Помер?! – шагнув вперед, воскликнул Иван Грозный.

– Помер, Ваше Величество, – склонил голову Антон. – Прости! Тебе угодить хотели, да слаб оказался боярин, сердце не сдюжило…

– А-а, перестарались! – зло зарычал царь. – Хотел я, чтобы он на моих глазах издох! А не так, – он схватил Шереметева за бороду, вздернул голову и заглянул в широко открытые мертвые глаза. И вдруг рассмеялся: – Подумать только, нет больше баламута. Ну да ладно, – вновь посуровел Иоанн, – вышло-то все как надо. А ты, Кураев, – взглянул он на своего молодого работника, – оказался еще крепче, чем я думал. Хозяина своего хорошо руками Кабанина, зверюги моего, обработал. Крепко – и плетью, и огнем…

– Только вот еще какое дело, государь…

– Ну?

– Родные Шереметева были против моей порки.

– О чем ты?

– Не сказал я тебе сразу об этом…

– Как так – против? – нахмурил и без того изломленные брови государь.

– А вот так. Знаю, уговаривали они Никиту Васильевича не бить меня.

– И ты сам слышал, что они о том говорили?

– Точно так, Ваше Величество. Когда мне руки скрутили.

Грозный прищурил глаза:

– А почему только сейчас вспомнил?

– Решил быть честным до конца, государь. Не хочу оговаривать невинных. Прости. И еще… его жена Марфа…

– Ну?

– Она за тебя молилась…

– Да неужто? – нахмурился Иоанн.

– Еще прежде!

– Сам видел?

– Да!

– Не врешь?

И вот тут Антон Кураев, собравшись духом, перекрестился:

– Истинный крест, так и было, государь! Ни единого слова против тебя родня его не сказала, а я ведь был близко к ним. Ни жена Марфа, ни сын Василий, ни дочки! Все говорили: дай нашему царю здоровья и прости батюшку нашего Никиту Васильевича.

Тишина вошла в каменную могилу под Кремлем.

– Надо же, – покачал головой Иоанн. – Семья этого супостата умнее оказалась. Что ж, хотел я их тоже в расход пустить, да помилую, видать. Я же царь христианский, не Ирод какой-нибудь, – он тяжело вздохнул, – чтобы детей мучить, они за отца не в ответе… А? – обернулся он. – Что скажешь, Лешка?

Басманов поклонился:

– Да тут как рассудить, Ваше Величество, подрастут, злобу затаят.

– Тоже верно, – царь размышлял. – Тебя, Антон Кураев, я награжу. Уж будь в том уверен. Что до Шереметевых, – он посмотрел на мертвого боярина, – деток пугать надобно. С малолетства! Баю-баюшки-баю, не ложися на краю: придет серенький волчок и укусит за бочок, – рассмеялся царь. – Так пугать, чтобы уже об отце и не думали! Только о себе и своих детках! Потому, дабы не раскиснуть мне от твоих благостных рассказов, Антон Кураев, да и мало ли, вдруг семья Шереметевых только затаится, поступим так. Ты, Антоша, вот что, ты ручки и ноженьки нашего боярина отруби, попроси Кабанина, – кивнул царь на палача, – он это любит, оберни гостинец в сукно подороже, в какое только любимым подарки оборачивают, и сам – слышишь, сам? – отвези его к Шереметевым. Женке его дорогой[1]. Будет им на что полюбоваться и что схоронить. А остальное на куски порубить и за кремлевскую стену выбросить. Да голову не трогайте, – выстрелил он огненным взглядом. – Пусть на его лицо другие подивятся, кто еще готов замыслить против меня недоброе. Глядишь, и остудит пыл, – он зыркнул глазами на Кураева и Кабанина: – Поняли, псы?

Оба затрепетали! Такой приказ не нарушишь!

– Будет исполнено, Ваше Величество, – с поклоном ответил за обоих Антон.

2