Оживший покойник - Анатолий Леонов (2019)

– Хорошо не съели, отче! – беспечно и весело хохотнул Борис. – У них там, говорят, за человечиной целые промысловые отряды по ночам рыскали. Слышал даже, сожрали они прямо в Кремле верного холуя своего князя Андрея Телятевского.

Архиепископ пристально посмотрел на своего собеседника немигающим взглядом и нехотя ответил:

– Верно, было! И на рынке, прости Господи, не скрывая, продавали мясо человеческое. Князь Пожарский их тогда крепко прижал. Оголодали сильно.

Борис Салтыков подозрительно прищурился.

– Ты, никак, жалеешь их, а, Владыко? – спросил он настороженно. – Ополчение наше чай не Краков, а Москву осаждало! По законам войны…

– Я, Борис, духовный сан имею, – раздраженно перебил его архиепископ. – И мне положено человецей жалеть. А в войне не только слава, но и честь нужна.

В ответ на эти слова Салтыков разразился задорным смехом.

– Вот уж чего ляхи не умеют, так это проигрывать с честью. Весь их гонор – это босяцкая, воровская злоба, с лютой обидой на всех вокруг.

Увидев, что Элассонский хотел что-то сказать, он решительно выставил перед собой руку, отметая всякие возражения с его стороны.

– Это правда! – покачал он головой. – Спесивые голодранцы, твои ляхи, Владыко! Впрочем, не о них речь. Хотел я напомнить тебе о нашем разговоре в Суздале, в архиерейских покоях.

Архиепископ, видимо, ожидавший этого вопроса, отвел глаза в сторону и сухо ответил:

– Помню я этот разговор, боярин. Хорошо помню.

Борис, не обращая внимания на сухость ответа, продолжил:

– Ну и что скажешь? Ты обещал подумать.

Архиепископ выдержал длинную паузу, вытирая рукавом рясы драгоценную панагию, висевшую у него на груди, и тихо произнес, тщательно подбирая слова:

– Скажу, что задумал ты весьма опасное дело. И за меньшие проступки против власти легко можно стать короче на целую голову, а лично меня мой рост вполне устраивает…

Борис Салтыков, гневно сверкая глазами, вскочил на ноги и закричал негодующе, размахивая руками:

– Да что я, отче? Я только один из тех, кто решил постоять за справедливость и вернуть порядок, исстари от предков наших заповеданный. Романовы нарушили договор управлять в согласии с лучшими людьми государства Русского. Они должны быть низложены.

Салтыков был груб, горяч и несдержан. Своим высоким положением при дворе он был обязан не каким-то особым талантам или уму, а близким родством с новой царской династией. Будучи любимым племянником матери царя, он сразу по воцарению Михаила Романова возглавил приказ Большого дворца, став на некоторое время всесильным фаворитом при юном и неопытном государе. Опьянение властью прошло, когда год назад в Россию из польского плена вернулся отец царя, патриарх Филарет. Тот сразу невзлюбил родственника и стал отодвигать его с первых ролей в государстве. Новые люди пришли к управлению страной. Они не считали себя чем-то обязанными Салтыкову, неумолимо склоняя его карьеру к закату. Только заступничество тетки, инокини Марфы, берегло его от опалы, но сколь долго это могло продолжаться? Салтыков нервничал. Он был груб, горяч и несдержан. Архиепископ Арсений, напротив, был умен, осторожен и искушен в интригах, позволивших ему избежать многих превратностей прошедшего Смутного времени.

– Ответь, боярин, не управляет ли тобой простая жажда мести? Вернулся патриарх из польского плена, и вот ты уже не первый сановник, а может, даже уже и не второй…

Салтыков сглотнул комок в горле и сухо проронил:

– Не прав ты, Владыко. Я сам сажал Мишку на трон. Я знаю, что говорю. Условия соглашения нарушены не нами. Романовы – тираны, коих еще не было на Святой Руси. Если дать им пустить корни, то земля наша содрогнется и будут беды великие.

– Воистину, – произнес архиепископ отрешенно. – Войны зависят от славы, и часто ложь, которой поверили, становится истиной.

– Это ты к чему? – изумился Салтыков.