– Гм… ну хорошо, – рассеянно произнес Мак-Каррон, записав услышанное. – Ну что ж, пожалуй, этого достаточно. Большое спасибо, мистер Рипли.

– Всегда рад. Удачи вам.

После этого Том несколько дней просидел дома, что на его месте сделал бы всякий, выжидая, пока поиски пропавшего друга не развернутся вовсю. Он отказался от трех или четырех приглашений на вечеринки. Газеты снова стали проявлять интерес к исчезновению Дикки, воодушевленные присутствием в Италии американского частного сыщика, которого нанял отец Дикки. Когда фотокорреспонденты из «Эуропео» и «Оджи» явились, чтобы сфотографировать дом и его самого, он велел им удалиться, а одного особенно настойчивого молодого человека просто взял под локоть и вытолкнул из гостиной. Однако в течение пяти дней не произошло ничего важного – ни телефонных звонков, ни писем, даже от tenente Роверини. Порой Том ожидал самого худшего, особенно в сумерках, когда чувствовал себя более подавленным, чем в другое время суток. Он представлял себе, как Роверини и Мак-Каррон вместе развивают теорию о том, что Дикки мог исчезнуть в ноябре, думал о том, как Мак-Каррон проверяет, когда он купил машину, и нападает на след, разузнав, что Дикки не возвращался после поездки в Сан-Ремо, а Том Рипли приезжал, чтобы договориться о продаже принадлежавших Дикки вещей. Он вновь и вновь вспоминал о том, как мистер Гринлиф устало и равнодушно попрощался с ним в то последнее утро в Венеции, как-то и не по-дружески, и воображал себе, как мистер Гринлиф с чувством негодования возвращается в Рим, потому что все усилия найти Дикки безрезультатны, и неожиданно требует провести тщательную проверку Тома Рипли, этого мерзавца, которого он послал за океан на свои деньги, чтобы тот попытался вернуть домой его сына.

Но по утрам Том снова был оптимистом. Хорошо, что Мардж, несомненно, верила в то, что Дикки тосковал эти месяцы в Риме. Все его письма она сохранила и, наверное, покажет их Мак-Каррону. Замечательные, кстати сказать, письма. Том был рад, что так тщательно обдумывал их, когда писал. Мардж следует занести скорее в актив, чем в пассив. Как все-таки хорошо, что в тот вечер, когда она нашла кольца, он отложил в сторону свой башмак.

Каждое утро, лежа в спальне, он наблюдал, как за окном, с трудом пробиваясь сквозь зимний туман, над мирным городом поднимается солнце, как оно несколько часов до полудня заливает все вокруг своими лучами, и это спокойное начало каждого дня сулило ему покой в будущем. Дни становились теплее. Было больше света, дождь шел реже. Скоро наступит весна, и в одно прекрасное утро, еще более прекрасное, чем эти, он покинет свой дом и отправится на пароходе в Грецию.

Через неделю после отъезда мистера Гринлифа и Мак-Каррона Том позвонил мистеру Гринлифу в Рим. Мистеру Гринлифу нечего было сообщить, но Том ничего и не ждал. Мардж уехала домой. Пока мистер Гринлиф в Италии, думал Том, газеты будут печатать сообщения об этом деле ежедневно. Но сенсационного материала о деле Гринлифа явно не хватало.

– А как ваша жена? – спросил Том.

– Нормально. Напряжение, впрочем, все-таки сказывается. Вчера вечером я как раз с ней разговаривал.

– Сочувствую, – сказал Том.

Он подумал, что надо бы написать ей хорошее письмо, несколько дружеских слов, пока мистер Гринлиф в отъезде и она одна. Жаль, не подумал об этом раньше.

Мистер Гринлиф сказал, что уедет в конце недели через Париж, где французская полиция также вела поиски. Мак-Каррон едет с ним, и если в Париже ничего не произойдет, оба отправятся домой.

– Мне, да и кому угодно, ясно, – сказал мистер Гринлиф, – что он либо мертв, либо намеренно скрывается. На свете нет ни одного уголка, где бы не знали о том, что его разыскивают. Кроме разве что России. Но он, по-моему, никогда не стремился в эту страну, а?

– В Россию? Нет, этого я от него не слышал.