Талантливый мистер Рипли - Патриция Хайсмит (2016)

Том описал два дня в Риме, когда Дикки, по его словам, рассердили и вывели из себя расспросы полицейских и он даже съехал с квартиры, чтобы не отвечать на телефонные звонки друзей и незнакомых людей. Том связал это с нараставшим недовольством Дикки, с крушением его надежд, потому что он не делал тех успехов в живописи, которых хотел. Он отозвался о Дикки как об упорном и гордом человеке, испытывавшем благоговейный страх перед своим отцом и потому готовым пренебречь его желаниями. Дикки, по мнению Тома, был странной личностью: он был щедр и к незнакомым людям, и к друзьям, но подвержен внезапным переменам настроения – от общительности до замкнутости. Подводя итог сказанному, Том назвал Дикки самым обыкновенным молодым человеком, которому приятно было считать себя неординарной личностью.

– Если он и покончил с собой, – заключил Том, – то, вероятно, потому, что обнаружил в себе некоторые изъяны или несовершенства. Мне легче представить, что он покончил с собой, нежели считать, что он убил кого-то.

– Но я вовсе не уверен, что он не убил Фредди Майлза. А вы?

Мак-Каррон был совершенно искренен, Том был в этом уверен. Мак-Каррон даже ожидал, что он сейчас станет защищать Дикки, потому что они были друзьями. Том чувствовал, как страх покидает его, будто что-то очень медленно в нем растворяется.

– И я не уверен, – сказал Том, – но не могу в это поверить.

– Но это многое бы объяснило, не правда ли?

– Да, – сказал Том. – Все.

– Ну что ж, это только первый день работы, – сказал Мак-Каррон, оптимистично улыбнувшись. – Я еще не читал отчет в Риме. Возможно, после того как я окажусь в Риме, мне захочется еще раз поговорить с вами.

Том пристально смотрел на него. Кажется, все позади.

– Вы говорите по-итальянски?

– Не очень хорошо, но читать могу. С французским у меня лучше, но я справлюсь, – ответил Мак-Каррон, будто речь шла о предмете второстепенной важности.

Но это же очень важно, подумал Том. Он представить себе не мог, как Мак-Каррону удастся через переводчика вытянуть из Роверини то, что он знал о деле Гринлифа. Не сможет Мак-Каррон пообщаться и с такими людьми, как хозяйка дома, в котором жил Дикки Гринлиф в Риме. А ведь это очень важно.

– Я разговаривал с Роверини в Венеции несколько недель назад, – сказал Том. – Передайте ему от меня привет.

– Передам. – Мак-Каррон допил свой кофе. – Как вы думаете, где, по вашему мнению, он мог бы скрываться?

Тому было неудобно сидеть на стуле, и он переменил позу. Это уже ближе к делу, подумал он.

– Насколько мне известно, Италия нравится ему больше других стран. На Францию я бы не поставил. Греция тоже ему нравится. Как-то он говорил о том, что хочет побывать на Майорке. Испания, думаю, тоже не исключается.

– Понятно, – вздохнув, сказал Мак-Каррон.

– Вы возвращаетесь сегодня в Рим?

Мак-Каррон поднял брови.

– Наверное, если мне удастся поспать здесь несколько часов. Я две ночи не спал.

А держится хорошо, подумал Том.

– Думаю, мистер Гринлиф уже поинтересовался расписанием поездов. Есть два поезда утром и еще несколько днем. Он собирался уехать сегодня.

– Мы уедем сегодня. – Мак-Каррон взял счет. – Большое спасибо вам за помощь, мистер Рипли. У меня есть ваш адрес и номер телефона на тот случай, если я снова захочу с вами повидаться.

Они поднялись.

– Вы не против, если я поднимусь и попрощаюсь с Мардж и мистером Гринлифом?

Мак-Каррон был не против. Они снова поднялись на лифте. Том с трудом удерживал себя от того, чтобы не начать насвистывать какую-нибудь мелодию. В голове у него крутилась «Papa non vuole».

Когда они вошли в номер, Том внимательно посмотрел на Мардж, ожидая увидеть с ее стороны признаки враждебности. Но вид у Мардж был явно трагический. Как будто она овдовела.