Трон Знания. Книга 1 - Такаббир Кебади (2016)

Чуть позже оживленная братия сидела вокруг костра и, вдыхая горький запах бурлящей баланды, рассказывала забавные случаи из прошлого. Старик глазел по сторонам и порой задавал идиотские вопросы, чем вызывал оглушительный хохот.

Хлыст ютился на остром камне, от которого уже ныла филейная часть. Он мог бы подсесть к огню. Ему было чем поделиться. Над его историями смеялись бы громче, обсуждали бы дольше и просили бы вспомнить что-нибудь еще. Но Хлыст молчал, ибо знал, кто прислал ориента, и не понимал, почему именно его. Старик походил на дурачка из бродячего театра, который не отличал правду-матку от развесистой клюквы. И был настолько увлечен чужим трепом, что даже не оглянулся, когда за его спиной надзиратели прогнали каторжников в барак. Хлыст смотрел на узел белого платка, затянутый на затылке, на седые пряди, прилипшие к шее, и с ужасом ждал, когда дед неосторожным словом выдаст его и себя.

Над провалом сгустились сумерки, веселье пошло на спад, казан убрали с огня, из лачуги принесли плошки. И тут кто-то, шумно прихлебнув баланду, предложил старику рассказать историю и будто подбросил полено в угасающий костер: братва зашевелилась в ожидании нового повода поржать.

Дед покряхтел, поерзал и вдруг запел. Никто не понимал ни слова, но все, как один, оторвались от еды и повернули головы в сторону обрыва. Протяжная песня обдала струей нестерпимой тоски по воле, той воле, что находилась там, где море сливается с небом, где рогатый месяц покачивается на волнах, где вскинувшаяся рыба достает до звезд, где воет ветер необузданной свободы, такой близкой и безнадежно далекой. Там раскинулась другая, раздольная жизнь, которую им никогда не прожить.

Старик умолк, а братки так и продолжали смотреть на размытую в полумраке границу между «сейчас» и «никогда».

– Всё, старик! Тебе пора, – еле слышно проскрипел Оса. – Жердяй, проводи.

Хлыст окинул затуманенным взглядом приунывших приятелей. Похоже, никто догадался, почему Оса приказал убить чудаковатого лекаря. Ориент вызвал не те чувства и эмоции, которыми должен питаться бандитский лагерь.

– Я заплачу за жизнь, – промолвил дед без акцента.

Хлыст вцепился в колени. Из памяти всплыли слова, оброненные в «искупилке» кем-то из заключенных: «Надо бояться того, кто прикидывается дураком».

– Нам больше не нужен лекарь, – проговорил Оса, почесав на груди крест.

– Я сказал: «заплачу», а не «буду лечить».

– У тебя есть деньги?

– Денег нет. Есть это. – Дед порылся в нагрудном кармане, дал Осе черный круглый камешек.

– Что это?

– Ориенталь.

– Что?

– Морской жемчуг.

Глянув на братков, Оса скривил губы:

– Шутник…

– Старик – ориент, а не шут.

– Кто вживую видел жемчуг? – поинтересовался Оса.

– Я видел, – откликнулся Пижон. Он лежал на боку возле нагретого солнцем и еще не успевшего остыть валуна, прижимаясь к нему голым задом. – У моего хозяина была булавка с жемчужиной.

– Иди, глянь.

Пижон натянул штаны. Работая локтями, заскользил брюхом по земле. Потеснившись, братки пропустили его к огню. Сдвинув пожеванную кепку на затылок, Пижон долго рассматривал в свете костра перламутровый камешек с золотистым отблеском.

Наконец вернул его Осе:

– У хозяина была белая жемчужина. А такую я не видел.

– Тогда какого хрена пялился?

– Красивая.

– Жемчуг бывает черным? – спросил Жердяй.

– Слушайте сюда, – с важным видом произнес Слива, кашевар с мясистым носом. – Перед тем, как взять ювелирку, мы с друганом много чего начитались. Так вот. Жемчуг бывает разного цвета. Только его сто лет как не ловят. Жемчужницы исчезли. Поэтому настоящего жемчуга нет.

– А тот, что был сто лет назад, куда делся? – спросил Оса.

– Хранится в музеях.

– Не бреши! – бросил Пижон. – У моего хозяина…

– Подделка, – перебил его Слива.