Чувствуя, как ее подхватывают невидимые теплые волны, колышут. Как увлекает куда-то незримый водоворот. Как темнота заполняет сознание, а тело становится легким, почти невесомым, чужим…

А потом в этой тьме вспыхнул свет…

***

Боль…

Холод…

Страх…

Они навалились, едва она осознала себя.

Осознала стоящей на коленях, посреди комнаты, в одной полупрозрачной сорочке, украшенной лентами и кружевами.

Выбитое окно. Завывание вьюги. Блеск осколков слепит глаза. Слышно, как хрустит стекло под чужими шагами.

А еще везде кровь. И снег.

Белое и красное.

На полу, на стенах, на шелковых занавесках, трепещущих на ветру, на ковре, на постельном белье из дорогого сатина — везде. И дыхание — хриплое, рваное, не ее — врывается в уши, наполняя отчаянием.

Кто-то подходит вплотную, холодные пальцы берут ее за подбородок, заставляют поднять голову вверх.

Она видит ангела. Или нет, это дьявол, принявший облик ангела света. Его глаза изучают ее, холодно, цепко, бездушно. Антрацитовые чешуйки сверкают на его скулах, завораживая и пугая до дрожи.

— Хорош-ш-шаг, — отмечает дёрг, разглядывая ее сверху вниз. Поглаживает пальцем дрожащие губы. Ведет рукой вниз, и она слышит треск ткани. А потом его ладонь грубо, достойна, стискивает ее грудь. — Татакая?

— Дочь старосты, Ваша Светлость, — раздается чей-то глумливый смешок. — Мы успели как раз к веселью.

Дёрг щипает ее за сосок и отходит.

Испорченная сорочка соскальзывает с плеч, обнажая до пояса, но она этого не замечает.

Ее взгляд прикован к тому, что скрывалось у него за спиной. И она обливается липким, холодным потом.

— Лиса, — шепчут разбитые губы ее жениха. — Все будет хорошо, только не бойся.

Он всего лишь в пяти шагах. Тоже стоит на коленях. Его одежда разорвана, руки скручены за спиной, а грудь покрыта свежими ранами.

И драги. Их много, они смотрят на нее сворой голодных собак, готовые броситься в любую секунду и растерзать.

— Свири! — она дергается, желая стать ближе к нему.

Но чья-то рука грубо удерживает за волосы, не давая двинуться с места.

— Жених? — усмехается главный. — Убить!

— Нет, — повторяет она, почти ничего не видя от слез, — пожалуйста, только не это…

Разве такой должна быть их брачная ночь? Разве об этом она мечтала?

Взмах кинжала, отблеск огня неизогнутом лезвии.

Короткий вскрик. Брызги крови.

И вот уже тело ее жениха падает навзничь, в алую лужу.

Она не верит своим глазам. Не верит тому, что случилось.

Ее начинает бить крупная дрожь.

Они убили его. Зарезали, как свинью. Жестоко и хладнокровно, без колебаний.

Тот, кто сделал это, проводит языком по испачканному лезвию, пробуя кровь на вкус, и довольно смеётся.

Она видит, как он наклоняется, чтобы обтереть нож об одежду убитого. Потом распрямляется осмотрит прямо на нее.

Она цепенеет под этим взглядом. Взглядом змеи.

— Знаешь, кто я? — на губах убийцы играет улыбка. — Знаешь, как тебе повезло? Теперь ты принадлежишь мне, лаэрд Латгейра, Рильфа Даберрона!

Кто-то подхватывает ее, не давая упасть.

Улыбка на лице ангела сменяется злобным оскалом.

— Сжечь тут все, — командует он. — Мы уходим.

А потом была только боль. Бесконечная, преследующая и в день, и в ночи. То острая, вспарывающая внутренности и душу, то тихая, ноющая. Порой она накатывала волнами, порой отпускала накоротке доли мгновения, но возвращалась опять и опять. Долгие дни. Долгие месяцы.

И все это время ее преследовал один этот же кошмар. Лицо ее мучителя, искривленное торжествующей усмешкой. Насколько он был красив, настолько же был жесток. Он наслаждался каждой минутой ее мучений. Смаковал ее крики, терзал ее тело, пил ее боль.

А потом, когда она была уже смолена, пришел новый кошмар.

Она понесла.