Плохая шутка - Иван Миронов, Александр Варго (2019)

Виктор, чувствуя себя неловко после слов Алексея Петровича, торопливо продиктовал номер своего домашнего телефона. Обувшись, он обернулся к другу и только сейчас заметил, что тот еле сдерживает слезы.

– Ты что, Леш? Такой рухляди, как мы, уже нет повода расстраиваться.

У Виктора мелькнула неуместная мысль, что под побелевшим зрачком слепого глаза слезы будут смотреться странно. А точнее, жутко. Как Анку на картинке из «Верований народов Европы».

Букинист все же сдержался. Он прошептал дрожащим голосом:

– Я просто рад, что еще раз тебя увидел. Очень рад.

Погодин почувствовал, как ком подступил к горлу. Он ответил, нарочито грубо:

– Перестань, Леш. – И повторил, еще более грубо, почти зло: – Перестань! Мы еще с тобой не получали писем от этого белобрысого говнюка.

Он вышел за дверь. Спустившись на этаж, остановился. Он должен был сказать что-то другое. Не отмахиваться от друга, поддержать его. Хотя бы на минуту стать человеком, а не сварливым бесчувственным чурбаном. Но что сказано, то сказано, – тут ничего не поделаешь. А с осадком внутри можно мириться. Виктор привык к неприятным ощущениям.

Войдя в полупустой вагон метро, Виктор хмуро отмахнулся от молодого парня, который хотел уступить ему место, и взялся за поручень. Кашель донимал его с удвоенной силой, но он сдерживался, понимая, что если начнет, то будет трудно остановиться. И пассажиров метро явно не порадует старый умирающий мешок с костями, разбрызгивающий вокруг себя кровь. Последние месяцы приходилось контролировать себя во время вылазок в общественные места. Благо, эти вылазки становились все реже и реже.

Когда желание кашлять стало невыносимым, Виктор покинул вагон на ближайшей станции и отошел как можно дальше от пассажиров, ожидающих поезда. Приступ кашля оказался настолько сильным, что у Виктора промелькнула мысль: «Видимо, это все». В глазах мелькали черно-красные всполохи, голова шла кругом. Погодин ощущал себя матросом на палубе во время шторма: вокруг все крутилось и вертелось в бешеной пляске. Легкие горели, словно в них напихали стекловаты. Этот жар пробежал по шее, лицу и захватил затылок.

Прошло несколько невыносимых секунд, не более минуты, и огонь стал затухать. Кашель поутих, а еще минуту спустя прекратился вовсе, словно его и не было. И только горящее лицо, саднящие внутренности да кровь на платке намекали, что благословенное бесчувствие – всего лишь отсрочка неизбежного.

С трудом перемещая ослабевшие ноги, Виктор подошел к краю платформы.

«Интересно, а что, если сейчас броситься под поезд, до того, как этот Анку отдаст мне письмецо? Испорчу я ему статистику?»

Подъехал поезд, и Виктор, отвлеченно играясь этой мыслью, зашел в вагон.

Мурка встретила его тихим, как будто подскуливающим, мяуканьем. Старая кошка принялась тереться о ноги хозяина.

– Ну что, Мурка, ждешь? – спросил Виктор.

Кошка, словно соглашаясь, издала звук, похожий в одно и то же время и на мурлыканье и на скрип несмазанных петель.

В квартире стоял запах, который раньше Виктор почти никогда не замечал. Смесь мочи, витаминов и чего-то приторно сладкого. Запах старости и одиночества. Быть может, он долго отсутствовал сегодня и уже забыл, как пахнет его «однушка». А может, сегодняшний день, стоящий того, чтобы его прожить, обострил ощущение безысходности и пустоты. Всего каких-то пару часов назад он сидел с людьми, с которыми его что-то объединяло, даже если это что-то – смерть. Он говорил и не был единственным слушателем своих же слов. Он слушал голоса, и это был не только его собственный голос.