Глушь - Арне Даль (2019)

– Я слишком долго пряталась. Мне было восемнадцать, когда мы с Ритвой решили завести ребенка. Один наш товарищ по революционной борьбе, тоже филиппинец, его усыновили в Швеции, дал нам немного спермы. Кроме наших товарищей никто не знал о Ритве. Я спряталась у нее в квартире в Гриндторпе. Просидела в четырех стенах целый год. Мы сами принимали ребенка. А потом я начала гулять с коляской, да. Никто не знал, кто я. Во всей Швеции нет лучшего района, чтобы сохранить анонимность.

– Должно быть, Йессика вас там видела. Вам очень повезло, что вы не взяли с собой сына, когда вышли за сигаретами в то июльское утро.

– Сейчас я это понимаю, – сказала Фарида и тряхнула головой. – Я считаю, что моя семья – больные люди, но они меркнут на фоне этих капиталистических извращенцев. Классическое, черт бы его побрал, подчинение и угнетение.

– Это случилось в воскресенье, Фарида?

– Да, в Гриндторпе было совсем пустынно. Я знала, что придется долго искать открытый магазин. Но я не успела зайти далеко. Она сидела на скамье всего в нескольких подъездах от нашего. У нее были длинные светлые волосы, она улыбнулась мне, спросила, который час. Я услышала за спиной какой-то звук, как бы свистящий такой, но было уже поздно. Я почувствовала страшную боль в голове, но через секунду все почернело.

– Вас ударили по голове. Вы знаете, чем?

– Поленом. Мне еще предстояло познакомиться с ним поближе.

– Если вы в силах продолжать, расскажите, что было дальше, Фарида.

– Для этого я и пришла. Значит, Йессика и Рейне? Типично шведские имена…

– Прямо из народа, – сказала Ди, криво усмехнувшись.

– Я очнулась в подвале. Меня уже раздели догола, усадили на стул и привязали чем-то вроде пластиковых ремней, какими затягивают провода. Стул, видимо, был привинчен к полу. Стены и потолок были покрыты стекловатой или типа того, но оставалось окно с очень толстым стеклом, на уровне земли. Оно выходило в лес, так мне показалось. Эти двое закрыли окно какой-то толстой занавеской, но немного света сквозь нее все же пробивалось. И были видны деревья.

– Что произошло, когда вы очнулись?

– Там был стол. На столе лежал большой нож и полено. А еще был диван. Они сидели на нем, и их почти не было видно в темноте.

Фарида умолкла. Посмотрела на щели в потолке. Просачивающийся через них свет был леденяще нейтральным. Он не осуждал ни мертвых, ни живых.

– Они сидели неподвижно, – продолжила рассказ Фарида. – Все началось, только когда я пришла в себя. Как будто в этот момент подняли занавес. Сначала она сорвала с себя волосы.

– Сорвала волосы?

– Это был парик, светловолосый парик. Под ним у нее оказались темные волосы, подстриженные под каре. Потом она откинулась на спинку дивана, снова исчезнув в темноте.

– Исчезнув в темноте? Вам показалось, что освещение специально так установлено?

– Когда она наклонялась вперед, я ее видела; когда она откидывалась назад, она исчезала. Думаю, это из-за шторы на окне. Специальное освещение? Пожалуй, что так. У меня по лицу текла кровь, заливая глаза, поэтому я видела этих выродков как будто в красном тумане.

– Что они делали?

– Не знаю. Они были голыми. Диван покрывала полиэтиленовая пленка, потом я заметила, что и пол тоже. Я помню звук, с которым их задницы терлись о диван…

Ди глубоко вздохнула. Она хотела прекратить разговор. Хотела ограничиться уже сказанным, уйти, вспомнить о своей семье, подумать о своей чудесной дочке Люкке, дать себе немного времени, чтобы снова попытаться свыкнуться с мыслью о безнадежном безумии этого мира. Как она уже поступала не раз. Но вместо этого она спросила:

– Что было потом?

– Движения расплывчатых фигур. Выглядело как секс, но на самом деле не знаю.

– У Рейне была эрекция?

– Дико, но факт: я не знаю. Все происходило словно за ширмой.

– Но Йессика ведь должна была что-то говорить?