Ранняя пташка - Джаспер Ффорде (2019)

– Там было полотенце в полоску, – сказал я, чувствуя, что ко мне начинает возвращаться память, – и большой надувной мяч. Ребенок, девочка, смеющаяся. Женщина в купальнике, остов океанского лайнера – «Царица Аргентины»…

– Это называется Смятением пробуждения, – донесся из темноты женский голос. – Ты еще пару минут не будешь ни хрена соображать и будешь нести полную ахинею.

– Она сделала моментальный снимок, – продолжал я, – а оранжево-красный пляжный зонтик имел внушительные размеры…

– Как я уже говорила, – заметил голос, – полную ахинею. Твое сознание спало, памяти требуется какое-то время, чтобы восстановиться. До тех пор твои мысли будут раскиданы где попало. Ты помнишь, как тебя зовут?

Я еще несколько минут лежал в полной темноте, с наглухо залепленными глазами, стараясь собраться с мыслями.

– Чарли Уортинг, – выпалил я, как только этот факт всплыл у меня в сознании, – БДА‐26355Ф. Мне исполнится двадцать три года на девятый день после Весеннего пробуждения, я обитаю в пятьсот шестой комнате в «Черной мелодии», в Кардиффе.

– Уже лучше, но все равно чушь, – продолжал голос. – Однако вернемся к моему первому вопросу: ты сказал Лоре и Фоддеру, что уезжаешь последним поездом. Итак: что ты до сих пор делаешь здесь?

Мне пришлось очень напрячь мысли. Был разговор о том, чтобы куда-то ехать на Снегоходе… Нет, опять ускользнуло.

– Хорошо, – раздался голос, – похоже, пришло время отдернуть занавес.

Женщина вложила мне в ладонь что-то влажное, и я осторожно протер коросту, слепившую во сне мои глаза. Я потянул за верхнее веко, короста лопнула с буквально различимым на слух треском, и тотчас же ко мне вернулось зрение – сначала очень яркое и искаженное, но по мере того как кора больших полушарий мозга оживала после длительного сна, окружающий мир постепенно приходил в некое подобие порядка.

Первым делом я увидел Клитемнестру, точно такую же, какой она была, когда я видел ее в последний раз. Однако вместе с Клитемнестрой пожаловало нежеланное осознание того, что я не возвратился в Кардифф.

– «Сара Сиддонс», – вздохнул я, – Двенадцатый сектор.

– Он облепляет человека подобно плесени и нуждающимся родственникам, – сказала женщина, сидящая на стуле рядом с кроватью. – Мы называем его «Двенадцатым» или чаще «Трясиной». Быть может, когда-нибудь он тебе понравится. Такое маловероятно, но возможно.

У нее были коротко подстриженные мышино-серые волосы, она была одета в грязно-белый Зимний комбинезон, какой любят Консулы, Лакеи и военные, и смотрела на меня с насмешливой улыбкой. Возраст ее был от очень нездоровых двадцати до крайне здоровых сорока, в чертах лица сквозило что-то южное, а над нашивкой с фамилией красовалась пара серебряных аистов. На поясе висели две «Колотушки», а к бронежилету, как и у Фоддера, было пришило Д-кольцо.

– Привет, – сказал я, усиленно моргая, чтобы прогнать клейкую липкость.

– Я Вице-консул Бронвен Джонс, – сказала женщина, – но все зовут меня просто Джонси. Прозвище слишком очевидное, и я от него не в восторге. Я бы предпочла что-нибудь в духе «Ледяной девы», «Черной вдовы» или «Замороженной оладушки», однако в таких делах не выбирают.

– «Замороженная оладушка»?

– Это у меня стоит на третьем месте, – призналась Джонси, – мне самой тоже не очень-то нравится.

– А меня называли «Кривым», – сказал я в надежде выставить себя в лучшем свете за счет самой призрачной общности пережитых ощущений. – Думаю, это очевидно.

– Я только сейчас заметила.

Джонси протянула мне левую руку. Правая ее рука почти полностью отсутствовала, а то, что оставалось, зажило плохо: Зимние заплатки всегда выглядят кое-как.