Малакай и я - Дж. МакЭвой (2021)

Я осмотрелась и увидела, что он прислонился к стене, обхватив свою ногу. Я приложила руки к его лицу, желая, чтобы он открыл глаза. Томас потянулся поцеловать меня, и я почувствовала кровь у него во рту.

— Я в порядке, — шептал он, но весь его вид говорил об обратном. Он резко вдохнул и заставил себя говорить: — Когда все кончится, беги домой.

— Ты и есть мой дом.

— Упрямица до самого конца, — улыбнулся он. Я не улыбалась.

— Это конец?

Он не ответил.

— ТОМАС! У него отказала нога, я потянулась поймать, когда Томас стал падать, и ощутила, что вся его грудь пропиталась намного больше, чем просто от пота. Я помогла ему сесть на землю, и, освободив свою руку, осмотрела ее. Я уставилась на ладонь и затем на огромное кровавое пятно на груди Томаса, и стук сердца все сильнее и сильнее отдавал мне в голову.

— Нелли. — Он потянулся ко мне.

— Я видела медсестру...

— Я сыграю ту песню для тебя в следующий раз. Клянусь, Нелли, — произнес он с улыбкой, которую мне не хотелось видеть. И как у того мужчины среди булыжников, рука Томаса начала сползать вниз, но я схватила ее и присела рядом на коленях. Я отчаянно сжимала его руку, так крепко, что ногти вонзились ему в кожу, и он резко открыл глаза.

— Ты плохо меня знаешь, если думаешь, что так просто можешь бросить меня, Томас Галлахер, — сказала я, целуя его руки.

— Нелли Камеллиа Вилкинсон, — медленно проговорил он мое имя. — Я когда-нибудь бросал тебя? Ведь даже ангелы небесные и демоны морской глуши не смеют отлучать тебя из глубины моей души.

— Поэт до самого конца, — шептала я сквозь слезы.

— Это конец? — спросил он.

И словно кара в наказание от ангелов небесных и демонов морской глуши, крышу сотрясло с такой силой, что многие поднялись на ноги, другие стали кричать, и хлынувшая со всех сторон вода превратила наше укрытие в могилу.

МАЛАКАЙ

Я знал, что она найдет меня. Поэтому оставил ее имя на стойке регистрации.

Только не думал, что это будет так скоро.

Можно было даже не смотреть, кто там, перед тем, как открыть дверь. Это могла быть только она. Только она знала, что я здесь. Но меня изумило то, как она выглядела, когда я открыл ей. Глаза Эстер были красные и полные слез. Волосы растрепаны, словно она только что сползла с кровати. Обеими руками Эстер обвивала себя, цепляясь за пальто, словно это единственная вещь, которая помогает ей сдерживаться.

— Эстер...

— Я верю тебе. Могу войти? — спросила она, хотя могла и не спрашивать. Продвинувшись боком, она зашла, выглядела при этом такой разбитой, какой я никогда бы не пожелал ее видеть. Закрыв за собой дверь, она остановилась в центре комнаты и уставилась на фортепиано в углу. Я не знал, что сказать ей, и хотела ли она вообще что-то от меня услышать. Я лишь понимал, что она страдала, а именно этого мне меньше всего хотелось. Когда я сделал шаг позади нее, Эстер обернулась и указала на фортепиано.

— Ты поклялся... — Она сдерживалась, чтобы не зарыдать. Закусив нижнюю губу, успокоила дыхание и продолжила: — Ты поклялся сыграть для меня... что это была за мелодия? «К Элизе» Бетховена?

В то мгновение, как эти слова сорвались с ее губ, я понял, где бродили ее мысли. Что она только что вспомнила... и тоже ощутил ту боль. Подойдя ближе, я поцеловал ее в лоб, и она руками обхватила меня за пояс.

— Да, — нежно ответил я. — Хочешь послушать ее сейчас?

Она кивнула, прислонившись ко мне, но я не отпустил ее и не торопил. Я бы ничего не стал ускорять. Чувствовать ее вот так. Держать ее вот так. Хотелось, чтобы это длилось как можно дольше. Вся боль... вся боль стоила того, когда я обнимал ее.

— Хорошо, — просопела она, отпуская меня и отходя. Смахнув слезы, Эстер снова посмотрела на меня. — Сыграешь для меня? Пожалуйста?