Одна откровенная ночь - Джоди Малпас

Миллер убирает от меня руку, отчего я испытываю беспомощность и неуверенность, и указывает на вторую дверь слева. Я иду, спотыкаясь, а сердце бешено стучит. На меня накатывает жар, в нос ударяет запах антисептика. Легкий толчок в спину побуждает меня взяться за дверную ручку, вдохнув столь необходимый легким воздух. Я поворачиваю ее и вхожу в комнату.

Но здесь пусто.

Кровать идеально застелена, а все оборудование аккуратно убрано в угол. Никаких признаков жизни. У меня кружится голова.

— Где она?

Миллер не отвечает, вместо этого проходит мимо меня и останавливается, оглядывая пустую комнату. Я пялюсь на пустую кровать, все остальное вокруг расплывается. Отдаленно слышу, как Миллер настаивает на том, что это правильная комната.

— Я могу вам помочь? — интересуется молодая медсестра.

Миллер делает шаг вперед.

— Дама, которая была здесь, где она?

— Жозефина Тейлор? — уточняет она, опуская взгляд. Я не думаю, что смогу выдержать то, что она сообщит.

У меня в горле застревает комок. Беру Миллера за руку и впиваюсь в нее ногтями. Он отрывает мои скрюченные пальцы от себя и крепко сжав, подносит ладонь ко рту.

— Вы ее внучка? Оливия?

Киваю, не в силах ответить, но прежде чем медсестра успевает что-то сказать, я слышу знакомый смех, доносящийся из коридора.

— Это она! — восклицаю я, вырывая руку из хватки Миллера, и почти сбиваю с ног медсестру, когда проношусь мимо. Пружинистой походкой иду на знакомый звук. Дохожу до пересекающихся коридоров и останавливаюсь, когда смех стихает. Смотрю налево и вижу четыре постели, на которых спят старички.

И вот опять.

Смех.

Смех Нан.

Поворачиваю голову направо и вижу еще четыре занятых кровати.

Вот и она, сидит в кресле рядом с больничной койкой и смотрит телевизор. Волосы идеально уложены, на ней ночная рубашка с оборками. Я иду к бабушке, любуясь этой картиной, пока не добираюсь до изножья кровати. Она переводит взгляд сапфировых глаз с телевизора на меня. Такое ощущение, что меня привели в чувство электрическим разрядом.

— Моя дорогая девочка. — Ее рука тянется ко мне, а мои глаза наполняются слезами.

— О боже, Нан! — Хватаюсь за шторку, задернутую у ее кровати, едва не падая из-за чертовой штуковины.

— Оливия! — Миллер подхватывает мое шатающееся тело и быстро ставит на ноги. Я теряю рассудок от количества переживаний, с которыми нужно справиться. Миллер осматривает меня и заглядывает мне через плечо. — Черт возьми, — выдыхает, заметно расслабляясь.

Он думал о том же, о чем и я. Что она умерла.

— Именно! — огрызается Нан. — Заявляетесь, устраивая беспорядок, и еще сквернословите на всю округу! Из-за вас меня выгонят отсюда!

Я таращусь на нее, а кровь снова начинает бежать по венам.

— Потому что ты сама внесла недостаточно сумятицы? — выпаливаю я.

Она с озорством ухмыляется.

— Чтоб ты знала, я вела себя как настоящая леди.

Сзади раздается смешок, мы с Миллером оборачиваемся и видим медсестру.

— Настоящая леди, — задумчиво произносит та, высоко поднимая брови, так что они почти достигают линии роста волос.

— Я оживила обстановку, — возражает Нан, привлекая наше внимание. Она показывает на остальные три кровати, занятые хилыми старичками. Все они спят. — Во мне больше жизни, чем в этих троих вместе взятых! Уверяю вас, я пришла сюда не умирать.

Я улыбаюсь и смотрю на Миллера, который глядит на меня сверху вниз с блеском в глазах.

— Крепкий орешек. — Он улыбается мне ослепительной белозубой улыбкой, из-за которой я чуть снова не хватаюсь на штору.

— Знаю, — ухмыляюсь ему и устремляюсь в объятия Нан, не потрудившись обойти кровать. — Я думала, ты умерла, — говорю ей, наслаждаясь привычным ароматом стирального порошка, пропитавшим ткань ночной рубашки.